За этим человеком последуют все. Но проводник всем даст отлуп. Он сам любит чинить педаль в клозете, топить печку и подметать пол. На отрезке земного шара длиной 6 тысяч километров да при скорости 60 км/час любая работа приятна!
И пойдут под стук колес смятенные ночи, и шаги в коридоре, и бормотание честолюбивого помощника начальника почтового вагона, который замыслил знать не меньше начальника и зубрит по ночам:
— Нюра, одевай шубу, скоро зима…
Станции действительно идут по этой шпаргалке: Нюра, Шуба, Зима и т. д., и т. д., и т. д., и т. д-ээээ… Тоска.
— Тогда самолетом? — шепчет жена.
Да, самолетом.
Вот как это выглядит, дорогие сограждане.
Глава семьи берет на Ленинградском шоссе, в аэровокзале, билеты. Дисциплинированная семья точно прибывает во Внуково.
— Ба! — говорят во Внукове регистраторы. — Да вы чего к нам приехали? Это домодедовский рейс. Гоните гуда, может, поспеете!
— Но, — говорит глава семьи, убирая голову в плечи, — что же гут написано на билете, а? «Внуково»!
На него смотрят, как на ребенка. Жена его тем временем уже занята: плачет.
И глава, стискивая зубы так, что крошатся пломбы, волочит багаж к стоянке такси.
Здесь будет приведена отрадная, виденная автором сцена выделения душевного тепла.
Ночью во Внукове — один против озверелой толпы пассажиров— диспетчер такси, скромный заиндевелый герой, оттер грудью толпу и без очереди посадил в два такси семью северян.
Конечно, стране кстати знать, кто этот герой, без совещаний и прений давший северянам право преимущественного проезда. Но, спрошенный о фамилии, он назвал что-то краткое, что скорее всего не фамилия.
А что ж северяне? Уж летят ли? Летят.
Ах, густая каша подмосковных Внукова, Домодедова и Бабушкина! Ах, недочеты служб перевозок, низкое качество стыда и кукишный сервис!
Северяне летят. Загнав два такси, все же успели.
— Стюардесса, не надо конфеток, у нас валидол. Запить? Запить дайте. Тоня, не позволяй детям спать. Пусть они сейчас утомятся и начнут спать с Магадана.
И правильно. Очень правильно. То, что начинается с Магадана, полагалось бы переносить под наркозом.
Вот бескормный, отчаянный путы Магадан — Марково — Гижига— Анадырь — залив Лаврентия — Уэлен. А сколько сотен на нашем севере таких вот Гижиг!
И когда темный послеотпускной человек ступает на нунямскую землю, слеза выскакивает на воротник его полупальто.
— Прибыл! — шепчет он. — Уцелели!
И несносный начальник нунямский, которого недавно считал человек сычом, ущемителем прав и…, кажется ему светлым гением, под чьим руководством так бы и работать всю жизнь. И нунямский народ кажется голубиным, кротким народом, и полярные сияния трясут над головой подолами своих нарядных юбок. Жизнь хороша!
Но еще долго северянин, не обласканный решающими министерствами и ведомствами, перемещается по-московски, бокохождени-ем, дергается во сне и кричит жестяным радиоголосом:
— Поезд на Воркугю стоит на пятом путю!
Ах, это — большое невезение, если вы с севера и вам заладит вдруг сниться отпуск.
ЛЮБОВЬ № 15
Точность., точность и точность — возьмем это девизом.
Никакой беллетристики — замкнемся на фактах.
Итак, смотрите по карте: Каспийское море, залив имени Кирова, субтропики от 38°58′ северной широты до 48°50′ и 49°58′ восточной долготы. Это его границы. Вот весь заповедник Кзыл-Агач.
Должностные Арины Родионовны много пет говорили о нем сказки в лиро-эпическом, светлоокрашенном тоне.
Кзыл-Агач называли жемчужиной в ожерелье Каспия.
Называли также уником.
Передовой фортецией.
Эталоном дикой природы.
Но мы уже, в общем и целом, не дети. Что там сказки! Нынче на ночь читают и страсти по Агате Кристи и О. М. Шмелеву. Отвлечемся от сказок. Посмотрим на распеленатый факт.
Кзыл-Агач уже не фортеция.
Нет, и не уник.
И никак не жемчужина, а, напротив, дико разграбляемый с суши, моря и воздуха угол земли.
* * *
Миллионы птиц из Европы и Азии извечно собирались сюда на зимовку: фламинго, священные ибисы и пеликаны, лебеди, гуси, казарки, турачи и султанские курочки, колпицы, кулики, чайки, бакланы, скворцы, черные грифы, орлы, цапли и выпи, скопы, крачки, стрепеты, утки…
Словом, тучи пернатых. Покрывали всю землю. Даже местности называли по цвету птиц: Акуша — белые птицы, Каракуш — черные птицы.
А если судить по названиям проток (Белужья, Севрюжья), то рыба тоже водилась.