Снова автобусная остановка. Подошел автобус, никто не садился, и она быстро вскочила в него. Ей вдруг захотелось как можно скорее оказаться дома — могло прийти письмо от него, он ведь обещал часто писать.
Окна их квартиры выходили на улицу. Они были открыты, но она помнила, что, уходя утром, закрыла их. А может быть, забыла?
Дверь в квартиру Александра Николаевна отперла своим ключом. На столике в коридоре, где всегда лежали письма и газеты, ничего не было. И вдруг подумалось, — эти открытые окна, нет писем. А может, он сам приехал…
Быстро вошла в комнату — никого, все оставалось так, как было, когда она уходила. Прошла в другую, маленькую комнату, — и здесь, на кровати, в костюме и ботинках, спал, повернувшись к стенке, ее мальчик. Господи, что случилось? Заболел? Или приехал так, по какому-нибудь делу? Она подошла к постели: сын мерно и спокойно дышал, тихонько посапывая носом.
Александра Николаевна долго смотрела на него, на его загорелые лицо и шею, на широко разбросанные по подушке руки. И ей страшно захотелось, чтобы он никуда, ни в какие лагеря, больше не уезжал, пусть даже всегда ложится на чистую постель в ботинках, она ни слова теперь ему не скажет. Но что же все-таки с ним? Разбудить, спросить? Но он так сладко спит и на вид совсем здоров.
Александра Николаевна на цыпочках вышла из комнаты. Когда она снова заглянула в нее, Виктор уже не спал. Мать бросилась к сыну.
— С тобой что-нибудь случилось? — обеспокоенно спросила она и, не дожидаясь ответа, добавила: — А ты загорел. Нос весь облупился, надо вазелином смазать.
Виктор встал, подошел к окну.
— Я, мама, больше не могу. Не могу так. В пеленках, до сих пор в пеленках! Все кругом люди, а я. Каждый, как ребенка, водит меня за ручку и учит. Правильно учат, а я не могу.
Мать тихо спросила:
— А что такое произошло там? Ведь ты же сам хотел ехать.
— Ничего страшного, мама. — Он сел на диван. Мать села рядом. — Просто так будет лучше. Я не вернусь больше туда. У меня ничего не получается, а они смеются. У меня внутри все переворачивается.
— А как же тогда, Витя? Как же с музыкой. Надо, наверное, себя побороть, пересилить.
— Я буду дома заниматься гимнастикой. Тут нужен только режим, постоянные упражнения, поверь мне.
— И я тебе помогу, Витенька. Мы вместе будем заниматься. А за режимом я буду следить. — Она уже радовалась, что все так хорошо обернулось, и готова была обещать что угодно, лишь бы ее мальчик был с ней. — Расписание составим, график. Нет, конечно, когда смеются, это обидно. Бесчувственные они какие-то! Правильно ты поступил, Витя, и не расстраивайся. Все к лучшему.
Александра Николаевна пошла на кухню готовить ужин.
Потом они сели за стол. И все время, пока он ел, мать украдкой посматривала на сына. И вдруг подумала, что лучше, если Виктор сейчас чем-нибудь отвлечется. И предложила, чтобы он куда-нибудь пошел — к товарищам, в кино, просто пройтись. Виктор сразу согласился.
Через минуту он вернулся. Вид у него был очень встревоженный.
— Мама, он там. Идет. Я его увидел на лестнице.
— Кто идет?
— Леонид Васильевич.
— Что ты говоришь?! А зачем он?
— Ну как ты не понимаешь. Уговаривать будет. Мама, выдумай что-нибудь, скажи, меня нет. Только я к нему не выйду.
— Успокойся, сынок, я ему скажу, что надо. А ты иди в свою комнату и сиди тихо, чтобы он тебя не услышал.
Александра Николаевна закрыла за сыном дверь его комнаты, а как раз в этот момент в передней раздался звонок.
— Здравствуйте, Александра Николаевна, — сказал в дверях Леонид Васильевич. — Конечно, вас удивил мой приход.
— Да, признаться, не ожидала вас, — произнесла Александра Николаевна, пропуская гостя в комнату.
— Виктор дома?
— Виктор? — растерянно повторила Александра Николаевна. — Нет, его нет дома.
— Где же он? Ведь он еще с утра уехал из лагеря.
С деланным удивлением Александра Николаевна переспросила:
— Уехал? Что вы говорите! — Но тут же поправилась: — Да, я знаю, что уехал. Да, да, знаю. — Она медлила, обдумывая, что сказать. — Он был дома. Мы с ним уже поговорили обо всем. Он пока поживет в городе. Я думаю, это лето уже так пройдет, а на будущий год посмотрим.
— А где он сейчас? — продолжал допрашивать Леонид Васильевич.
— В кино, кажется, ушел. Он так расстроен.
— Я знаю, что он расстроен. Поэтому я здесь. Уехал, никому ничего не сказал, только записку оставил. Я, правда, догадываюсь, в чем дело.
— А если догадываетесь, то должны были принять какие-то меры. Ведь нельзя травмировать мальчика. У него нервы, у него повышенная чувствительность.