– Это директор музея, – простонал заведующий реставрационной мастерской. – Умоляю, только не проговоритесь о книге, не то мы проторчим здесь до самого утра.
Директор подбежал к нарушителям спокойствия и остановился, прожигая их огненным взором. Вдруг на лице его отразилось удивление, а затем и искренняя радость:
– Акакий Сигизмундович?
– Добрый день, Феропонт Никодимович. Позвольте представить вам моего друга: Иван Иванович Птенчиков. Вы, вероятно, о нем наслышаны…
– Как же, как же: человек, возродивший интерес к «Камасутре», – просиял среброволосый директор музея и понимающе подмигнул мэтру. Иван покраснел гуще, чем адъютант начальника полиции, и почувствовал неодолимое желание провалиться сквозь землю. К сожалению, такой возможности ему не предоставили: директор уже подцепил своих гостей под белы рученьки и с силой тайфуна повлек в недра своего «лабиринта». Заведующий мастерской лишь скрипел зубами, неприметно поглядывая в план музея.
На одном из перекрестков движение неожиданно застопорилось. Не умолкающий ни на минуту директор настойчиво пытался развернуть всю компанию направо, но реставратор, повинующийся голосу инстинкта и указаниям шпаргалки, упорно тянул налево. Страсти накалялись, взгляды суровели, лбы противоборствующих покрылись испариной. Не выдержав гнетущего напряжения, Иван принял единственно возможное решение и, неожиданно для всех, рванул прямо в распахнутые двери зала Альтернативной живописи.
Учитель литературы морально подготовился увидеть нечто шокирующе-невразумительное, однако выставленная экспозиция его приятно удивила. На стенах скромно и с достоинством висели выполненные в реалистической манере сюжетные полотна. Почувствовав за спиной недовольное сопение реставратора, Иван поспешил придать своему лицу восторженное выражение и пошел вперед.
Что-то в этой «альтернативной живописи» настораживало, вызывало подсознательный дискомфорт. «Иван Грозный в ожидании рождения своего сына», – прочел Птенчиков название ближайшего шедевра. «И снова пятерка», «Застройка Помпеи элитными коттеджами»…
– Вам нравится? – с неожиданной робостью обратился к Ивану директор музея.
Реставратор ткнул мэтра в бок и зашептал:
– Это он сам рисовал…
– О… очень неожиданная трактовка идеи альтернативы в искусстве, – промямлил Иван.
– Каждый из нас должен стараться сделать мир чуточку лучше. Хотя бы в области, подвластной его дарованию. Меня часто приводит в недоумение выбор сюжетов творцами: к чему этот пессимизм, черные краски, надломленные линии? Я выбираю путь жизнеутверждения! Кстати, вам никогда не приходила в голову мысль переписать «Анну Каренину»? С вашим знанием «Камасутры»… – Седой борец за победу оптимизма мечтательно закатил глаза.
Реставратор наступил на ногу задохнувшемуся от возмущения Птенчикову:
– Не возражайте, это бесполезно.
Учитель медленно сдулся.
– Да, в ваших рассуждениях есть рациональное зерно… – Он невольно взглянул на лучащегося добродушием Грозного. – Только Иоанн Васильевич никогда не был таким курносым.
– Откуда нам знать, как выглядел Грозный. Это все, батенька, ИСТОРИИ.
«Я пил с ним в подвале мальвазию из литых подсвечников!» – чуть не брякнул Иван, но вовремя воздержался от сенсационных сообщений.
Меж тем реставратор решил воспользоваться тем, что увлеченный разговором директор ослабил бдительность, и выскользнул из зала. К тому моменту, как его хватились, он успел проникнуть в галерею искусства Востока и склонился над интересующей Птенчикова книгой.
– Трогать экспонаты руками категорически воспрещается! – негодующе вскричал директор музея, обнаружив наконец своевольного гостя.
– А руками их никто и не трогает, – невозмутимо обернулся к нему реставратор и продемонстрировал изящный пинцет.
– А-а, – протянул директор, разглаживая суровую складку меж седых бровей. – Тогда другое дело.
– Мэтр, я слышал, вы изучали арабский? – незаметно подмигивая, осведомился реставратор у Птенчикова. – Не подскажете, о чем идет речь в этом манускрипте? Уж больно любопытные иллюстрации.
– С удовольствием! – откликнулся Птенчиков, элегантным движением плеча оттирая директора в сторону.
Вот она, книга! Лежит перед ним во всей своей красе. Раза в три больше, чем сделанная Антиповым копия. Хрупкие от старости листы, знакомые миниатюры, сплетающая таинственные узоры арабская вязь. Запасливый реставратор протянул ему еще один пинцет. Птенчиков осторожно подцепил страницу.
Ну, и что же делать дальше? С одного взгляда тайну Антипова не разгадать. Нужно изучить тексты, сравнить подлинник с копией, определить, какие миниатюры художник посчитал для себя важными, а какие выпустил за ненадобностью… Что-то перемудрил господин реставратор со своей конспирацией: разве можно выпросить книгу у директора музея, не сообщая ему, что она представляет определенный интерес?
Птенчиков перелистнул еще страницу. За его спиной раздался недоуменный возглас:
– Ничего не понимаю… Как такое возможно?
Взволнованно пыхтя, директор отпихнул Ивана и в свою очередь склонился над книгой.
– Феропонт Никодимович… – севшим голосом произнес реставратор.
– Да, Акакий Сигизмундович…
– Это же… это же открытие века!
– Или гнусная фальсификация.
– Экспертизу!
– Всенепременнейше.
– Выходит, Антипов знал…
– Антипов? Тот талантливый юноша из вашей мастерской? Но почему он ничего не сказал?..
Терпение Ивана лопнуло:
– Извините, что вклиниваюсь в вашу беседу, но не согласитесь ли вы объяснить, о чем, собственно, речь?
Художники оторвались от книги и разом выдохнули:
– Краски!!!
Глава 5
– Книжная миниатюра – это вид художественного искусства, издревле известный как в восточном, так и в западном мире. Самыми древними считаются египетские миниатюры, они были написаны на пергаменте и датируются вторым столетием нашей эры. Позже миниатюры выполнялись на бумаге и даже на слоновьих бивнях. В западных странах они использовались для иллюстрации как рукописных библий, так и произведений светского характера. После изобретения книгопечатания искусство миниатюры несколько утратило актуальность и в основном стало употребляться для писания портрета на медальонах…
– Краски, краски! – подбодрил склонного к длительным экскурсам Сапожкова более прагматичный Аркадий.
– В интересующие нас времена в искусстве миниатюры применялись акварельные краски, – не меняя лекторского тона, продолжил Олег. – Эти краски содержали большое количество липучего гуммиарабика. Для выполнения изящных линий и очертаний рисунка использовалась тончайшая кисть, изготовленная из шерсти котенка. Прежде чем приступить к работе над самим изображением, на бумагу наносили слой свинцовых белил с некоторым содержанием гуммиарабика. Иногда, чтобы придать краскам особую прозрачность, поверхность покрывалась слоем золотой пыли…
– Я не опоздала? – раздался мелодичный голосок, и в Лабораторию по переброскам во времени горделиво вплыла Варвара Сыроежкина. – Извините мою непунктуальность: Васенька приболел, и пришлось повозиться с лекарством.
– Наш юный Мозгопудра? Что с ним? – забеспокоился Иван.
Егор направил пульт на свободное кресло-трансформер и подкатил его через всю комнату своей супруге.
– В принципе ничего страшного. – Варя кивком поблагодарила мужа за заботу. – Впервые увидел снег и потерял голову. Дитя джунглей…
Все засмеялись. Восьмилетний Васька, общий любимец и баловень, был сыном древнерусского царя Салтана, женившегося в полном соответствии с пушкинским текстом на хитроумной Соньке, сумевшей изобразить разом трех сидящих под нужным окном «девиц». Он действительно провел всю свою жизнь в индийских джунглях, куда переместилась его матушка, нырнувшая в испорченную машину времени. Ушлая Сонька живо сориентировалась в обстановке и из древнерусской царицы переквалифицировалась в Богиню Любви, попутно обучив своих адептов азам прочитанной еще в XXII веке «Камасутры», а родившийся прямо в храме Василий Салтанович был единодушно признан местными жрецами сыном Кришны и получил звучное имя Мозгопудра. Впрочем, Егор Гвидонов, встретившийся с мальчиком посреди джунглей, переименовал его в Лягушонка Маугли. Варе почти удалось убедить бывшую подругу вернуться в родной мир, несмотря на предстоящее ей судебное разбирательство и возможную ампутацию порочных частей личности, однако в последний момент Соня выскочила из стартовавшей машины времени и растворилась в бесконечности безо всякой надежды на возвращение. Ваську Варя сумела удержать, и он оказался в далеком будущем – с верными друзьями, но без горячо любимой мамы. Первое время мальчик жил у родителей Гвидонова, но после свадьбы Варя и Егор забрали его к себе. «Маленький брат» проявил недюжинные способности к освоению техники и электроники, и Егор часами просиживал с ним за компьютером или в мастерской, надеясь, что интересное дело поможет мальчику приглушить тоску по исчезнувшей маме.