- Нет, таких вещей в Америке не бывает. Соглашение есть соглашение. Всемогущие лица, являющиеся гарантами договора, сотрут его в порошок, если он его нарушит. Все повернутся против него и устроят ему Хиросиму. Дурак что ли Карузо идти против правительства, против секретных служб?
Он схватил руку Марио и приложил ее с патетическим жестом к своему сердцу. Затем растроганно погладил кольцо.
- Ты будешь носить его сто лет, бамбино мио. Понимаешь теперь, почему я тебе сказал, что ты счастливчик? Тебя я берег так тщательно, как не берег других моих детей. Пусть меня простит Бог, что я любил тебя больше, чем их...
Они возвратились в обнимку в первый зал, и отец вынул из сейфа документ, свернутый в рулон, как папирус.
- Это соглашение о примирении между Паганини и Карузо. Гарантия твоей жизни! Открой его. Ты увидишь подписи и печати с двумя черно-белыми знаками официальной ратификации.
- У Карузо тоже бело-черный фамильный герб?
- Да... Только противоположный нашему. Черный стилет на белом фоне, - сказал отец.
Глава 6
Боккачио Карузо уже три месяца был царем, рискующим потерять свой трон. Подписание мира с Паганини и прекращение борьбы со счетом три -четыре настроило против главы весь клан.
Сравнять счет с противником - основной закон святой вендетты. Каждый истинный мафиози поклоняется ему как божеству. Босс нарушил закон, и притом единолично, не посоветовавшись с Высшим советом мафии - просто сообщил им о соглашении, как о свершившемся факте. Все, конечно, признавали его право на решающее слово. Но не до такой же степени, чтобы дойти до бонапартистского самовластия и понимания власти по принципу «государство это я». Подобные вещи к добру не приводят. Это следует понимать, иначе история отвернется от них, подмигивая другим фаворитам.
Недовольство превратило «семью» в бурное море, ставшее разбушевавшимся океаном, когда сын Паганини внезапно явился из Греции. Неожиданное событие бросало пригоршнями соль на открытые раны. Марио Паганини раздражал их своей жизнью магараджи в Америке, настоящей «дольче вита», которой наслаждался - увы! - защищенный проклятым соглашением о примирении. Разве могли они его уничтожить, опозорив подпись и печать «семьи»? Это было бы исправлением святотатственного ляпсуса Карузо с помощью худшего святотатства.
Наиболее возмутительным во всей этой истории была апатия Карузо перед лицом отцовского триумфа Паганини. Он воспринимал все это совершенно равнодушно. Телефонные провода, связывающие его с верными осведомителями во всех углах Америки, раскалились, как фитили динамитного заряда перед взрывом, - сообщения говорили о заговорщицкой возне с целью его свержения. Но он оказывал весьма поверхностное противодействие и, хуже того, закрывал глаза на опасность, с самоубийственным благоденствием Марии-Антуанетты разглагольствуя о пирожных там, где не было даже хлеба.
В довершение ко всему он уведомил своих сотрудников, что возьмет триумфальный реванш над Паганини мирным способом деторождения. Некий сексолог-психоаналитик взялся с помощью оригинальной терапии сделать его в семьдесят пять лет производительным, как кролик. «Вскоре я начну штамповать сыновей пятерками, как канадские пятидесятицентовики», - уверял он с возмутительным бахвальством. Когда подтвердилось, что все это он говорит серьезно, а не для черного юмора, все поняли, что вчерашний всесильный падроне отъел свой хлеб и свои пирожные, конечно, тоже...
В один дождливый нью-йоркский вечер, с молниями, ветвившимися на небе, как вздутые от гнева божьи жилы, - как говорится, божий гнев что глас народный, - трое мужчин тайно встретились в ресторане Манхэттена... Это были два доверенных заместителя Карузо и секретарь Высшего совета «семьи», Марчелло Фумо. Последний уже давно сиял как восходящая звезда на мафиозном небе. Некоторые его крупные успехи в торговле наркотиками - он в целом определял внешнюю политику мафии - дали ему смелость глядеть на падроне, как Киссинджер на президента Никсона. С уважением, разумеется, к его высокому посту, но и с чувством абсолютного своего превосходства над ним. Многие считали Марчелло верным преемником Карузо.
- Я вас пригласил поговорить на известную вам тему, - сказал он двум другим. - Думаю, пришло время предпринять решительные меры. Ты что думаешь, Квазимодо?
- Согласен, - отозвался один из заместителей. - Хотя у меня и разрывается сердце от жалости...
- А ты, Джованни?
- Согласен, - сказал и второй. - Хотя у меня подгибаются колени от боли.
Они любили Карузо, как своего отца, однако интересы организации были превыше всего. «Высший долг - спасение семьи» - сам падроне их учил этому. И если судьбе угодно, чтобы они своими руками осуществили его роковой конец - они еще не решили, задушат его или бросят в реку, - то это деяние будет не чем иным, как верным осуществлением его же святого завета. Это по крайней мере утверждал демонический Марчелло, стараясь подавить всякое возможное сомнение в душе собеседников. Он вполне достиг этого в течение сегодняшнего вечернего совещания, расписывая масштабы позорища с психоаналитиком-сексологом.
- Должно быть, падроне совсем одурел, если поверил в шизофренические теории Примо Кавальеро, - сказал он.
- Кавальеро зовут этого сексолога? – спросил Квазимодо.
- Примо Кавальеро, - сказал Марчелло.
- Скоро его утащит эскадрон смерти, - пообещал Джованни.
- А что у него за теория? – поинтересовался Квазимодо.
- Он утверждает, что любой пожилой человек, даже Мафусаил, располагает еще сексуальным топливом. Но эти драгоценные запасы запрятаны глубоко в подсознании. Как нефть в глубине моря. Все дело заключается, таким образом, в том, чтобы произвести основательное бурение, которое позволит им стремительно вырваться на поверхность. Естественно, нужно найти и соответствующий бур...
- Какой бур может быть у разбитого корыта семидесятипятилетнего падроне? - криво усмехнулся Квазимодо.
- Его фантазия, - сказал Марчелло. - «Дотторэ» Кавальеро заставляет его вспоминать наиболее удачные любовные эпизоды, знаменующие его сексуальную биографию, после чего они отбирают наиболее ярчайшие и стараются их тщательно воспроизвести во всех деталях. Как это происходит, скажем, с реставрацией разрушенных памятников старины...
- Черт меня побери, если я что-нибудь понимаю, - пробормотал Джованни.
- Я приведу тебе пример его любовного эпизода со стюардессой. До второй мировой войны падроне перевозил на двухмоторном самолете, нанятом мафией, контрабандное оружие для каких-то там повстанцев в Венесуэле. Но едва перелетели границу, их с яростной настойчивостью начала преследовать правительственная авиация. Заработали пулеметы, все смешалось, пилот беспрерывно выделывал кренделя в небесах, чтобы увернуться, а падроне выбрал именно этот момент, чтобы заняться любовью с бортпроводницей прямо на полу.
- В самолете, который кувыркался?
- Похоже, его это жутко возбудило, после каждого зигзага он бросался на ополоумевшую девушку. Как он сам говорит, он был неутомимым и даже орал пилоту: «Давай-ка еще один вираж! Побольше виражей!»
- И он снова вспомнил этот случай сейчас?
- Да! И на практике, естественно. Короче говоря, сели они вместе с врачом в самолет довоенного типа, полетели над лесами Венесуэлы, пилот делал виражи, а падроне распростерся на полу с одной девушкой, которая напоминала ту, бывшую. Врач, конечно, присутствовал при опыте.
- Мадонна! - произнес с безнадежностью Квазимодо.
- Бог ты мой... - взглянул вверх Джованни.
- Как и следовало ожидать, нефть, естественно, не пошла, но вышло кое-что похуже. На втором вираже падроне так сильно перепугался, что обмочился...
- До чего докатился! Лучше смерть, чем такой позор, - ахнул Квазимодо.
- Другие эпизоды, которые они воспроизвели, того ужасней, - продолжил Марчелло.
Он рассказал о глухом мотельчике около Ньюриска. Падроне убил там тридцать пять лет назад одного сутенера, который подозревался в том, что работает против мафии. Найдя его в постели с любовницей, он изрешетил его своим пулеметом, а затем бросился на нее. Он изнасиловал ее самым скотским образом на окровавленных простынях...