Сохань поднял глаза на гостя, словно впервые увидел его. Сидоренко внимательно смотрел на него, будто читал мысли. Читай-читай, ну и что вычитал?
На этот раз Сохань поймал себя на том, что неприязненно относится к «важняку». А собственно, почему? Только потому, что из столицы, что прибыл расследовать дело, которое его брату провинциалу и доверить нельзя? А может, они и правда погрязли в море бумаг и дальше своего носа ничего не видят?
Сохань допускал и такое, но все-таки внутреннее сопротивление не покидало его. Хотя «важняк» смотрит на него доброжелательно и даже приветливо.
«Ладно, – решил Сохань, – на самом деле, что нам делить?» Подумав так, сразу оттаял и увидел, что киевский коллега даже симпатичный. Лицо, правда, резкое, твердое, а глаза если не добрые, то и не злые – как у нормального человека, который успел насмотреться всякого. Сказал:
– То, что Хмиза убрали из-за денег, не вызывает сомнения. Думаете свои? Не исключено. Но давайте так: сейчас сюда прибежит Опичко. Капитан милиции из уголовного розыска. Мы с ним в одной упряжке. И бежит он из базы, где Хмиз был директором. Наверное, несет интересную информацию.
– Бежит, – улыбнулся Сидоренко, – это точно. У нас все бегают: следователи, инспектора уголовного розыска. Машин мало, бензина нет.
– А прокурор Гусак тоже бегает?
– Ему по чину не положено. У него персональная «Волга».
– Бензин за кордон отправляем, а у самих не хватает… Вот так хозяйствуем. Был я три года назад во Франции, впервые в капитализм вырвался, и увидел: у них на дорогах грузовиков втрое или впятеро меньше, чем у нас. Там хозяин раньше подсчитает, стоит ли из Парижа в Руан гнать машину с какими-то двумя паршивыми бочками. Сколько горючего сожрет грузовик и сколько он стоит… А у нас прораб или начальник участка за бензин из собственного кармана не платит, им лишь бы забросить по назначению мешок цемента, а если, впрочем, этот мешок в десять раз больше ему обойдется – плевать…
– Думали, хозрасчет введем – считать начнем.
– Единственная надежда, – согласился Сидоренко. – А все от нашей жадности. Почему бы тому же прорабу «Москвича» или даже «Запорожца» не дать? Переделать «Запорожца» на пикап, и пускай себе возит малогабаритные грузы. Сколько в целом по стране бензина сбережем.
– Представляю.
– А я ведь не экономист, простой следователь.
– Не очень-то простой.
– Бросьте, Сергей Аверьянович. Все мы из одного теста вылеплены. Считайте, мне повезло: судьба решила так, что живу в Киеве, а там другие возможности…
Наконец Сидоренко сказал то, о чем думал Сохань, и это примирило его с гостем из столицы.
– Я бы хотел жить в Киеве, – сказал Сохань. – Но не в Москве, хотя там возможностей для продвижения больше, а вот Киев – мечта! Моя несбыточная мечта, ибо нет во всем мире лучшего города…
– А если я при удобном случае перескажу ваш монолог «самому»? Может, это произведет на него впечатление.
– Не смешите, таких, как я, тысячи, а у начальства свои симпатии. Если ему понадобится кого-либо вытащить из провинции, будет руководствоваться другими критериями.
– Пожалуй, вы правы.
– Вот и гнетет меня, что всегда должен держать себя в рамках, – сказал Сохань. – Все могут ошибаться, только не следователь.
– Да, конечно, никто не застрахован от ошибок: так уж устроен человек. Я думал над тем, как все же свести их к минимуму. И теперь знаю, профессиональный опыт подсказывает… Знаю, без чего нельзя в нашем деле.
– Просветите провинциала.
– Порядочность. Это слово, ей-богу, думается, выпало из нашего лексикона. Требуем от человека принципиальности, интеллигентности, доброты, а о порядочности забываем… Разве мог бы у нас случиться тридцать седьмой, если бы в НКВД работали порядочные люди?
– Тридцать седьмой для меня загадка, – сказал Сохань. – Хотя… – выразительно развел руки, – мы шли к тридцать седьмому. Террор восемнадцатого был первой ласточкой. Тогда мы впервые преступили закон.
– Стоял вопрос: быть или не быть.
– Возможно, мне будет трудно спорить с вами… Тем более что спор у нас не получится, так как… – Сохань показал на дверь, где стоял полный, розовощекий, улыбающийся человек с капитанскими погонами, – так как явился наш городской Пинкертон – капитан Опичко, и, надеюсь, с целой кучей свежих и любопытных новостей.
Опичко расстегнул ворот сорочки и вытер носовым платком полное лицо.
– Вы даже не представляете, сколько интересного! – воскликнул патетично, но сразу запнулся и выразительно показал Соханю глазами на Сидоренко.
– Заходите, Петр Анисимович, – успокоил его Сохань, – садитесь на неудобном служебном стуле и выкладывайте все до конца. Ибо здесь нет чужих. Знакомьтесь, Петр Анисимович, следователь по особо важным делам республиканской прокуратуры Иван Гаврилович Сидоренко. И он очень интересуется делом Хмиза.
Улыбаясь, Опичко с уважением пожал руку Сидоренко и сказал:
– Наслышан о вас. Вся милиция гудит: киевское начальство с нас, несчастных, приехало снимать стружку.
– Не имеет таких намерений. А стоит?
– Иногда стоит, но всегда больно… – Опичко опустился на стул и заявил самоуверенно: – Слушайте, товарищи начальники, дела действительно интересные. Во-первых, отвечаю вам, Сергей Аверьянович. Просили разузнать, кто такой Георгий Васильевич? Докладываю: директор нашей трикотажной фабрики Белоштан.
– Неужели? – не удержался Сохань.
– Спросили бы у меня, – усмехнулся Сидоренко, – я только вчера имел с ним поучительную и полезную беседу.
– Каким он показался вам?
– Подозрительным типом. Собственно говоря, ради него мы и приехали сюда. Слыхали про акционерное общество «Жора и K°».
– Впервые от вас.
– Из Города получили письмо. В Верховный Совет. От работников трикотажной фабрики о безобразиях и злоупотреблениях на предприятии. В письме говорится, что в Городе орудует подпольная шайка преступников, которую называют «Жора и K°».
– Белоштан! – покачал головой Сохань. – Никогда бы не подумал. Бывший член горкома партии, один из самых авторитетных руководителей.
– Может быть, злостная клевета… – уклончиво произнес Сидоренко. – Я допускаю и такой вариант. Но вряд ли. Цех на Индустриальной улице по всем данным левый.
– Белоштан – подпольный бизнесмен?
– А что вы хотите? Нынешние подпольные бизнесмены тем и сильны, что рядятся в тогу самых передовых граждан. Однако у капитана, насколько я понимаю, есть еще новости…
– И не менее интересные. Живет в Городе темная лошадка по прозвищу Филя-прыщ. Хусаинов Филипп Фаридович. Бывший цирковой эквилибрист, канатоходец. Инвалид, когда-то сорвался с каната, повредил правую ногу. Как это вам нравится, Сергей Аверьянович?
– Попадание в самое яблочко.
– Объясните, – попросил Сидоренко.
Сохань рассказал о следах, обнаруженных на лесной дороге.
– По-моему, Хусаинова следует задержать, – не задумываясь решил Сидоренко.
– Немедленно! – воскликнул Опичко. – Хотя мое начальство не в восторге. Псурцев твердит: эти следы на проселке могли оставить вчера и позавчера.
– Умный у тебя полковник, – сказал Сохань так, что трудно было понять – говорит он искренне или иронизирует. – И опыта ему не занимать, знает, что к чему. Да и мы знаем, так как не лыком шиты. Принимаем решение, капитан: Филю-прыща задерживаем по подозрению в убийстве на три недели – это мы имеем право сделать, а за это время соберем доказательства против него либо извинимся и отпустим.
– Правильно, – согласился Сидоренко, и скулы у него заиграли. – Кажется мне, вы им на хвост наступили.
– Кому? – не понял Опичко.
– Вашей городской мафии.
– Шутите? Какая у нас мафия?
– На эту тему, капитан, мы с вами поговорим через месяц. А может, и раньше.