— Не думаю, — сказал Сонни.
— Не думаешь?
— Пошли. — Положив руку Сандре на плечо, Сонни повел ее вверх по лестнице.
У двери Сандра остановилась и испуганно повторила:
— Сонни, подарок чересчур дорогой.
— Я теперь зарабатываю неплохие деньги, — сказал Сонни.
— В гараже? — Распахнув дверь, Сандра стала ждать его ответа, прежде чем пройти в полумрак подъезда.
— Я больше не работаю в гараже, — сказал Сонни. — Я работаю у своего отца. Занимаюсь торговлей. Объезжаю магазины и убеждаю хозяев, что «Дженко пура» — единственное оливковое масло, которое им нужно иметь на складе.
— И как тебе это удается? — Сандра шагнула в подъезд, придерживая дверь перед Сонни.
— Я делаю предложение, от которого не откажется ни один разумный человек, — сказал Сонни, догоняя ее и закрывая за собой дверь.
— И теперь ты зарабатываешь достаточно денег, — шепнула в полумраке Сандра, — чтобы купить такое платье?
— Пошли, — сказал Сонни, увлекая ее к лестнице. — Я тебе покажу, какой я замечательный продавец. Я уговорю твою бабушку отпустить тебя со мной на танцы.
Сначала Сандра изумилась, затем рассмеялась.
— Ну хорошо, — сказала она. — В таком случае я соглашусь с тем, что ты лучший в мире продавец.
У лестницы Сонни остановился.
— Но сначала скажи, Сандра, — шепотом спросил он, — ты меня любишь?
— Да, люблю, — не раздумывая, ответила девушка.
Сонни привлек ее к себе и поцеловал.
Сверху грозовым раскатом донесся голос миссис Колумбо:
— Сколько времени нужно, чтобы пройти один лестничный пролет? Эй, Сандра!
— Уже идем, бабушка, — откликнулась Сандра.
Взявшись за руки, они с Сонни стали подниматься по лестнице.
Джузеппе Марипоза смотрел в полукруглое угловое окно квартиры на последнем этаже здания на Двадцать пятой улице на Манхэттене. В вечернем свете он видел свое собственное отражение, а за ним — перекресток Бродвея и Пятой авеню, взметнувшийся ввысь треугольник «Утюга».[49] На фоне темнеющего неба верхние этажи «Утюга», облицованные белым известняком, напоминали стрелу, парящую над потоком машин, троллейбусами, спешащими по Пятой авеню, и двухэтажными автобусами на Мэдисон-сквер. Погода весь день держалась неустойчивая, над городом то и дело разражались скоротечные мощные грозы, оставляя после себя сверкающие на солнце мокрые мостовые. Сейчас небо снова затянуло тучами, черными, насыщенными электричеством, несущими новую грозу. Просторная шестикомнатная квартира была голая: лабиринт комнат со светлым дубовым паркетом на полу и свежеокрашенными стенами, по которому бродили братья Розато, братья Барзини и Фрэнки Пентанджело со своими ребятами. Их приглушенные голоса и шаги гулким эхом разносились по коридорам и пустым комнатам.
Увидев в оконном стекле отражение Фрэнки, Джузеппе резко развернулся.
— Фрэнки, — воскликнул он, — где мебель, черт побери? А что если нам придется здесь отсиживаться? О чем ты думаешь?
Посмотрев на Марипозу, Фрэнки прищурился, словно не в силах разглядеть его отчетливо.
— Что? — недоуменно произнес он.
В дверях появился Эмилио Барзини, в сопровождении одного из своих ребят по прозвищу Сиська. Сиська, симпатичный парень лет двадцати, был коротенький и толстый, с большим круглым лицом и дряблой отвислой грудью, благодаря чему и получил свое обидное прозвище. Он носил такие же костюмы-тройки, как и Эмилио, на которого в том или ином качестве работал с двенадцати лет, однако те же самые костюмы, смотревшиеся на Эмилио щегольскими и свежими, на нем выглядели мешковатыми и мятыми. Однако, несмотря на свою внешнюю неуклюжесть, парень был толковым и исполнительным, и Эмилио его ценил.
— Послушай, Джузеппе… — начал Фрэнки.
Марипоза молча смотрел на него, подбоченившись.
— Ты сам сказал найти место, снять последний этаж. Я так и сделал.
— Для чего, Фрэнки, по-твоему, мне понадобилась такая квартира?
— Откуда мне знать, Джо? Ты ничего не говорил про то, чтобы здесь отсиживаться. Ты хочешь сказать, что мы начинаем войну?
— Разве я сказал, что мы начинаем войну?
— Перестань, Джо. — Фрэнки засунул большие пальцы за ремень, упрямо стоя на своем. — Не обращайся со мной как со stronz’.
Прежде чем Джузеппе смог ему ответить, в комнату вошел Эмилио.
— Фрэнки, — сказал он, — не надо обижаться. — Барзини остановился между Фрэнки и Марипозой, напряженно застывших друг напротив друга. — Иногда чем меньше народу знает, тем лучше. Только и всего. Верно, Джо?