— Да нет же, ты можешь на меня положиться, — поспешно выпалил Даниэлло. — Почему я не смогу доставить послание твоего босса? Ты можешь на меня положиться, определенно можешь.
Казалось, Лука задумался над его словами.
— Знаешь что… то чудовище Франкенштейна… о котором ты… болтал? Я видел этот фильм. — Он поджал губы, словно не понимая, чем был вызван весь этот шум. — Если хочешь узнать мое мнение… не такое уж это… и чудовище.
— Черт побери, какое это имеет отношение к делу? — воскликнул Джои.
Повернувшись к нему спиной, Лука сделал шаг к двери, затем стремительно развернулся с тесаком в руке и, подобно Мелу Отту,[55] орудующему битой, тремя быстрыми ударами обезглавил Даниэлло. В потоке крови голова Джои откатилась по полу к стене. Направляясь к двери, Лука обернулся к Джоджо.
— Пусть из обоих вытечет кровь… затем заверни трупы… и избавься от них. — Вернувшись, он достал у Даниэлло из кармана записку дона Корлеоне и протянул ее Винни. — Положи ее… в чемодан вместе… с руками этого парня и… проследи за тем… чтобы его доставили… Фрэнку Нитти.
Швырнув тесак на красную от крови землю, он шагнул в темноту коридора.
Глава 22
Один из ребят Тони Розато стоял, склонившись над раковиной, заполненной мыльной водой, и тер на стиральной доске свою рубашку. Это был невысокий коренастый парень лет двадцати с небольшим, в белой майке и мятых брюках, с густыми взъерошенными волосами, похожими на растрепанную швабру. Джузеппе проснулся больше часа назад. Судя по солнечным лучам, проникающим в окно кухни, было уже часов десять утра. Парень сосредоточенно таскал рубашку по стиральной доске, листу матового гофрированного стекла в деревянной рамке, расплескивая мыльную пену из фаянсовой раковины на линолеум. Посмотрев в обе стороны коридора, ведущего на кухню, Джузеппе не заметил никакого движения. Десять часов утра, а все до одного идиоты, работающие на него, еще дрыхнут, за исключением этого idiota, который стирает свою рубашку в раковине на кухне. Джузеппе взглянул на первую полосу «Нью-Йорк таймс», которую он подобрал за входной дверью, где застал обоих часовых Томазино спящими на стульях. Взяв газету, Джузеппе закрыл дверь и вернулся на кухню, при этом никто не обратил на него внимания, в том числе даже этот придурок, стирающий свою рубашку в раковине. Какой кретин! Стирать рубашку на кухне, где все едят!
На первой полосе «Таймс» красовался портрет Альберта Эйнштейна, похожего на какого-то ciucc’, в хорошем костюме с широкими лацканами и шелковом галстуке, — однако ему так и не удалось уложить свои долбанные волосы.
— Эй, stupido! — окликнул Джузеппе.
Парень у раковины вздрогнул от неожиданности, расплескивая воду на пол.
— Дон Марипоза! — Посмотрев на Марипозу, он увидел выражение его лица и в оправдание поднял свою рубашку. — Я облил вином свою лучшую сорочку! — пробормотал он. — Ребята засиделись допоздна, играя в…
— Mezzofinoch’! — оборвал его Марипоза. — Если я еще раз застану тебя стирающим свою одежду там, где все едят, я всажу пулю тебе в задницу. Договорились?
— Конечно, — пробормотал парень, словно idiota, каковым он и являлся. Сунув руку в мыльную воду, он выдернул резиновую пробку. — Больше такого не случится, дон Марипоза!
Мыльная вода быстро вытекала из раковины, образовав маленький пенистый водоворот.
— Сейчас я поднимусь на крышу. Разыщи Эмилио и скажи, что я хочу с ним поговорить. И еще пусть захватит с собой Сиську.
— Конечно, — сказал парень.
— Когда здесь будет чисто, приготовь кофе и вытаскивай всех из кровати. Как ты думаешь, ты справишься?
— Конечно, — в третий раз сказал парень и присел на раковину, промочив зад брюк.
Сверкнув на него взглядом, Джузеппе вернулся в свою спальню. Покрывало и простыня валялись скомканные в ногах кровати. Как правило, по ночам Джузеппе метался и ворочался в постели, не в силах заснуть. И еще он стонал. Иногда он стонал так громко, что это было слышно в соседней квартире. Зеркало на внутренней стороне двери спальни все еще оставалось запотевшим. После сна Джузеппе всегда первым делом принимал душ. В отличие от этого stronz’, своего отца, давно покойного — и слава богу, и своей матери, этих двух никчемных пьяниц, пропади пропадом они и их долбанная Сицилия. Бо́льшую часть времени от них воняло так, что хоть святых выноси. Джузеппе всегда после того, как просыпался, принимал душ и одевался, еще с молодости. Всегда в костюме: даже когда у него в кармане не оставалось ни гроша, он неизменно находил способ раздобыть приличный костюм. Встать, одеться и приняться за дела. Вот почему он стал тем, кем стал, а остальные ничтожества работали на него.