— Почему ты так не любишь школу? — спросил он. — Разве тебе не хочется чего-нибудь добиться в жизни?
— А, заткнись! — сказал Фредо. — Тоже мне, умник!
Положив книгу на пол рядом с кроватью, Майкл поставил на нее фонарик.
— Папа берет меня с собой в городской совет на встречу с депутатом Фишером, — сказал он, поворачиваясь на спину и устраиваясь поудобнее. — Фишер проведет меня по всему зданию городского совета, — с гордостью добавил он, обращаясь к потолку.
— Да я все знаю, — пренебрежительно произнес Фредо. — Папа и у меня спрашивал, хочу ли я.
— Вот как? — удивился Майкл, снова поворачиваясь к брату. — И ты не захотел пойти?
— А зачем мне разгуливать по городскому совету? — сказал Фредо. — Я же не умник.
— Не обязательно быть умником, чтобы интересоваться работой собственного правительства.
— Ну да, конечно, — сказал Фредо. — Я после школы буду работать у папы. Для начала, наверное, стану продавцом или еще кем-нибудь. Затем папа возьмет меня в дело, и я буду зашибать кучу денег.
Внизу по радио раздался взрыв хохота. Фредо и Майкл разом обернулись на дверь, словно пытаясь понять, что же такого смешного произошло.
— Фредо, почему ты хочешь работать на папу? — помолчав, спросил Майкл. — Разве ты не желаешь добиться чего-нибудь сам?
— Я добьюсь чего-нибудь сам, — ответил Фредо, — но только я буду работать и на папу тоже. А что? Ты-то сам кем хочешь стать, большая шишка?
Сильный порыв ветра налетел на дом, и задребезжали стекла в окнах. Майкл подложил руки под голову.
— Не знаю, — сказал он, отвечая на вопрос брата. — Меня интересует политика. Думаю, я смогу стать конгрессменом. Даже сенатором.
— V’fancul’, — прошептал Фредо. — А почему не президентом?
— Да, — согласился Майкл, — а почему бы и не президентом?
— Потому что ты итальянец, — выпалил в ответ Фредо. — Неужели ты ничего не понимаешь?
— А какое значение имеет то, что я итальянец?
— Послушай, дружок, — сказал Фредо, — в Америке никогда не было президента-итальянца и никогда не будет. Никогда.
— Это еще почему? — спросил Майкл. — Почему в Америке не может быть президент-итальянец, Фредо?
— Madon’! — воскликнул Фредо. — Послушай, Майкл, у меня есть для тебя одна новость. Мы итальяшки, макаронники, capisc’? В Америке никогда не будет президента-макаронника.
— Это еще почему? — повторил Майкл. — У нас уже есть мэр-итальянец. И людям он очень нравится.
— Во-первых, — сказал Фредо, свешиваясь с кровати к брату, — Лагуардиа неаполитанец. Он не сицилиец, как мы. И, далее, он никогда не станет президентом.
На это Майкл ничего не ответил. Вскоре внизу умолкло радио, родители погасили свет и поднялись наверх. Мама как обычно заглянула в спальню сыновей и что-то пробормотала себе под нос — Майкл предположил, что это была молитва, — после чего снова закрыла дверь. Затем Майкл еще какое-то время слушал шум ветра, грохочущего окнами. Наверное, Фредо уже спал, но Майкл все равно сказал:
— Возможно, ты прав, Фредо. Возможно, итальянец никогда не станет президентом.
Фредо не ответил, и Майкл закрыл глаза и постарался заснуть.
Через какое-то время из темноты донесся сонный голос Фредо:
— Эй, Майкл, ты у нас умный. Если тебе хочется мечтать, что ты станешь президентом, почему бы и нет? — Помолчав немного, он добавил: — Ну а если у тебя ничего не выгорит, ты всегда сможешь пойти работать к папе.
— Спасибо, — сказал Майкл. Перевернувшись на живот, он закрыл глаза и стал ждать, когда придет сон.
Хукс вымыл руки в тазу с теплой водой. Филомена, сидя в ногах кровати Келли, укутала новорожденного сына Луки в длинные полосы тонкой белой материи. Ребята по-прежнему играли внизу на кухне в покер, и их доносящиеся время от времени возбужденные или недовольные восклицания и смех служили фоном к тихим стонам Келли и громкому шипению пара в батареях — это древняя чугунная котельная в подвале с ревом тужилась прогреть дом. На улице ветер продолжал завывания, длящиеся уже всю ночь, хотя снег прекратился какое-то время назад. Винни и Луке потребовалось несколько часов, чтобы забрать в городе Филомену и привезти ее назад на Лонг-Айленд, после чего прошло еще несколько часов, пока Филомена ухаживала за Келли, и вот младенец наконец появился на свет, и теперь была глубокая ночь. Филомена пришла в ярость, едва увидев Келли, лежащую в огромной кровати Луки, полуживую, с затуманенным взором, истощенную и обессиленную. Она осмотрела роженицу и бросила гневный взгляд на Луку, но тот едва ли обратил на нее внимание. Оставив Хукса в помощь акушерке, он отправился вниз играть в карты, и как только за ним закрылась дверь, Филомена смачно выругала его по-итальянски. Закончив ругать закрытую дверь, она повернулась к Хуксу и начала отдавать четкие отрывистые приказания. Это была дородная женщина, вероятно, лет тридцати с небольшим, однако от нее веяло какой-то древностью, словно она жила на земле уже целую вечность.