– Ну и какой же результат? – спрашивает Пал Палыч без интонации.
– Поставщик Демидова – делец по кличке Морда, настоящая фамилия Мордвинов. Раньше они жили рядом в Купавне, – наизусть шпарит Курков. – Сначала он обоих приобщил к кайфу, потом Демидов стал распространителем наркотиков. У него были знакомства в гостиницах. Морда с четырьмя сыновьями – их зовут Мордята – контролирует наркобизнес чуть не по всей Московской области.
– Демидова дала такие показания? – изумлен Пал Палыч.
– Да… но подписать побоялась, – несколько снижает победительность тона Курков.
– А-а… Тогда, возможно, сочинила на скорую руку, чтоб от вас отвязаться.
– Нет, она говорила искренне. Это важная информация.
– Ох уж эта мне искренность! Эта мне «информация»! Меня все время пичкают «информацией»! – постанывает Знаменский. – А где доказательства? Где твердые свидетели?.. Нет хуже дел, чем по наркотикам!
– Поскольку все это только информация, я довел ее до сведения розыска. Томин заинтересовался. Собирается выйти на осиное гнездо в Купавне.
«Прыткий юноша», – отмечает про себя Пал Палыч, спрашивает:
– Как?
– Есть сведения, что Мордята порой толкутся на рынке. Говорят, там торгуют маковой соломкой. Действительно?
– Да. Стоят себе южные бабуси. Периодически милиция проводит облавы.
Рынок. В открытом ряду разложили кто что: ручные поделки, семена, веники с мочалками, поздние осенние цветы.
Три бабуси в платочках продают маковую соломку. Две вроссыпь из мешка, стаканами и столовыми ложками, одна по-современному, в полиэтиленовых упаковках.
Посвященные молча отсчитывают деньги. А тем, кто спрашивает, что, мол, у вас такое, отвечают вежливо, но неопределенно: «Травка от разных, милый, болезней, это надо знать».
И любитель просто так прицениться отправляется дальше.
Трясущийся от наркотического голода молодой человек пытается выменять соломку на куртку, которую снимает с себя.
– Вещами не беру, – отталкивает его бабуся.
У наркомана нет сил даже говорить. Он выворачивает куртку, дабы продемонстрировать, что она хорошая, с иностранным ярлыком; затем расстегивает пиджак – дескать, и его готов снять в придачу – и показывает, сколько просит: на три пальца, полстакана.
Бабуся отрицательно мотает головой и грудью ложится на свой мешок.
В заприлавочном пространстве толчется, заговаривая с бабусями, как свойский знакомый, один из Мордят, по имени Вася. Ему лет семнадцать, он младший сын Морды, парень беспечный, добродушный и не больно оборотистый, но с ранних лет приучаемый папашей к делу. Вот и сейчас он ищет, у кого бы взять партию оптом.
Крайнее место в ряду занимают Томин с Сажиным.
Перед ними на прилавке ничего нет, кроме набора малюсеньких стаканчиков. Достаточное обозначение для посвященных, что они могут якобы предложить.
Томин не выпускает из руки кейс и тихо говорит Сажину:
– Внимание, Морденок!
Морденку между тем указывают на нашу пару, и он подходит, осведомляется:
– Есть товар, мужики?
– А чего мы тут торчим, как ты думаешь? – не отрицает и не подтверждает Томин.
– Сами будете стоять? Или, может, столкуемся?
– Никогда мы сами не стояли, – говорит Сажин.
– Никогда! – подтверждает Томин и достает платок, чтобы прочистить нос.
Платок – сигнал для милицейской облавы. Разыгрывается точно расчитанная комбинация, не новая, но почти всегда дающая результат: при совместном бегстве завязывается знакомство, и это ведет затем к его продолжению.
Милиция и сотрудники БХСС окружают ряды. Разумеется, кольцо не замкнуто, оно имеет брешь со стороны Томина с Сажиным. А неподалеку в заборе виден узкий пролом.
И пока бабуси пытаются прятать соломку куда-нибудь, Томин тихо вскрикивает:
– Братцы, тикаем! – и первым устремляется к пролому. По дороге он швыряет подальше от себя кейс. За Томиным бежит Сажин. Вася-Морденок, прикинув глазом, куда они нацелились, заражается их примером и припускает следом.
На перехват издалека спешит полный милиционер. Он свою задачу знает и, убедительно изображая погоню, дает троим выскочить с территории рынка.
Здесь Томин с Сажиным удирают налево, а Морденок направо, и его, разумеется, не зовут с собой: было бы нарочито.
На прилегающий к рынку улочке стоят «Жигули» с киевским номером. Сажин мигом садится за руль, Томин рядом.
Толстый милиционер с трудом лезет в заборную щель и свистит.
На этот свисток – совершенно закономерно – появляется и отрезает Морденку путь еще один милицейский мундир.
И то, что «Жигули», рванув с места, тормозят затем возле Морденка и для него приглашающе распахивают дверцу, можно рассматривать как великодушный и даже несколько рискованный жест.
Морденок ныряет на заднее сиденье, машина, вильнув, объезжает милиционера и уносится прочь.
Не обращая больше внимания на Васю, Томин затевает с Сажиным взволнованную перебранку и при этом перемешивает русские слова с украинскими:
– Вот он, твой базар! Пойдем на базар, пойдем на базар! Пожалуйста, сходили на базар!
– Напрасно вы, дядя Саша, товар бросили! Ведь утекли мы!
– А кабы не утекли?
– Утекли же, дядя Саша!
– А кабы нет? Кабы я с ним попался?
– Жалко товар! Пять кило! – сокрушается Сажин.
– Чай, он у нас свой, не купленный! Съездим, привезем, было бы кому!
– Большой убыток!
– Дурья твоя башка! Когда милиция догоняет, надо бросать! – Томин «вспоминает» о Васе и апеллирует к нему: – Правильно говорю или нет?
– Правильно. С товаром задержат – нехорошо.
– Вот столица-матушка как приголубила! – снова «забывает» Томин о Морденке. – Отверни-ка с магистрали от греха, – велит он стажеру.
– А дальше куда? – спрашивает тот. – Прямо домой? Номер сменить и на трассу? Ведь в гостиницу нельзя, дядя Саша.
– Хоть это понимаешь! Конечно, нельзя. В базарной гостинице уж небось шуруют. Хорошо, паспорта липовые.