Тон речей в замке с каждым новым тостом становился все более возбужденным. Приглашенные эсэсовцы, опьяненные собственным бахвальством, распаляли друг друга. Рейх выйдет победителем из этого испытания! Французы? Жалкие террористы! Итальянцы? Предатели! Те ренегаты и враги, которые не будут уничтожены сегодня, подвергнут опасности завтрашнюю Европу! Когда лейтенант Лейббранд удалился в зал Людовика XV, его решение созрело. Как примерный гитлеровец, он намерен был предложить итальянцам последний шанс: потребовать, чтобы они вступили в новую фашистскую партию и принесли присягу. Если же они откажутся… Тем хуже для них!
Ночью он вновь отправился консультироваться с другими военными, расположившимися в шести километрах в соседнем замке, и по-прежнему в сопровождении эсэсовских офицеров. И вновь с ним был однорукий эсэсовец Лидтке. Казалось, все зависит от него. Итак, вопрос решен. Оставалось подготовить продуманное отступление.
Когда Лейббранд вернулся в казармы, почти все итальянцы, завернувшись в шинели, спали. В четверть третьего ночи в полусне один из них заметил необычное оживление вокруг лагеря. За изгородью двигались тени. Может быть, их окружили союзники? Он разбудил своих соотечественников. Гортанный голос по-немецки скомандовал добровольцам построиться в три ряда. Итальянцы даже не видели нацеленных на них автоматов. Переводчик обратился к ним с вопросом:
— Признаете ли вы новую фашистскую республику?
Эти люди знали, что Гитлер проиграл войну, и больше всего на свете они хотели мира и возвращения на родину…
Два мощных прожектора, нацеленных на итальянцев, внезапно затопили луг белым светом. Короткая лающая команда фельдфебеля — раздались автоматные очереди.
Они падали на землю Прованса, крича от страха, изумления, гнева. Эти крики слышали местные жители. Обитателям фермы Морнасс и замка немцы приказали покинуть окрестности, чтобы никто из них не стал свидетелем расправы. Они укрылись в небольшом лесу неподалеку. А мадам Жув спряталась за строениями.
— Когда выстрелы умолкли, — рассказывала она мне, — немцы стали готовиться к отъезду. С луга все еще доносились стоны. Эсэсовец хладнокровно добивал людей выстрелами в затылок. Выполнив свое дело, палач присоединился к отступающей роте.
— Я могла бы опознать этого эсэсовского офицера, — утверждает владелица замка, — у него не было одной руки.
Не был ли этот палач эсэсовцем Карлом Лидтке, которого видели в машине, следовавшей за автомобилем Лейббранда при выезде из Авиньона? Есть все основания это предполагать.
Немцы ушли, и один из свидетелей расстрела, Марсель Гуде, поспешил к месту, где разыгралась трагедия. Одно за другим он переворачивал тела, распростертые на земле. Он щупал пульс, прикладывал к губам карманное зеркальце. Пять раз оно запотевало, и пять раз спасатель тащил тела, в которых еще теплилась жизнь, к маленькому леску. Раненые были спрятаны у Франчи, местного зеленщика. Расстрелянные итальянцы были его соотечественниками. Эмигрировав из своей страны, он купил участок земли в Пьоленке на средства, с трудом накопленные во время работы в шахтах Мозеля.
На рассвете с помощью соседа Франчи похоронил двадцать пять расстрелянных итальянцев в братской могиле. Тем временем показались американские танки. Пятерых тяжелораненых доставили в госпиталь в Оранже. Благодаря усилиям военных медиков четверо из них выжили.
Пьетро Корнелли, бывший парикмахер, человек крепкого сложения, теперь служит в банке в Брешии. Он вновь научился улыбаться. Каждый год в праздник всех святых он приезжает повидаться с Франчи, которому обязан жизнью. В день поминовения усопших они вдвоем склоняются над надгробием, воздвигнутым в память о расстрелянных, останки которых в 1954 году были перенесены на городское кладбище в Пьоленке.