Я отправлял эти сведения в Берлин. Что было дальше? Дело техники. Капитан той или иной подлодки знал, где и когда затопить указанный корабль. Рентабельная и дешевая операция…
Фильм на 16-миллиметровой пленке завершается показом Фрица Швенда крупным планом, слегка вспотевшего в духоте прожекторов. Похоже, воспоминание о прошлом его нисколько не взволновало. Уставившись в объектив, бывший исполнитель грязной работы СС широко осклабился.
Я не могу понять до сих пор, почему этот исключительный материал так и не был показан по французскому телевидению.
Рядом с этим жуликом высокого ранга бывший усердный палач и садист из Лиона Барбье не заслуживает даже презрения.
«Никогда, очевидно, не удастся с точностью определить границы и скрытые пружины консорциума Швенд — Барбье». Это соображение моего друга Крена пришло мне в голову, когда я услыхал с опозданием в два месяца о трагическом и таинственном деле Луиса Банчеро Росси.
Хорошо известное в морском районе Чакалькайо имя магната рыболовной флотилии и транспортных судов, уважаемого как его служащими, так и всей старой испано-американской буржуазией. Он был найден мертвым 1 января 1972 года в саду своей виллы. В убийстве был обвинен умственно отсталый сын садовника. Такая поспешность всегда подозрительна. Я говорил об этом во время очередной встречи с Беатой Кларсфельд. Это убийство затронуло ее лично, поскольку Банчеро Росси был также патроном ее близкого друга и коллеги в Перу Герберта Джона.
В Перу, как и в Боливии, сказала мне Беата, общественное мнение, достаточно переменчивое на этих широтах, немедленно обвинило в совершении этого подлого убийства нацистских беглецов. Барбье-Альтмана и Швенда, соседей и знакомых магната, к тому же замешанных в самых грязных аферах морской контрабанды, подозревают в том, что они подкупили убийцу… Никакого конкретного доказательства не было найдено. Пострадавшей оказалась Регина-Маргарита Вилмс, немка, ставшая женой Клауса Барбье в 1939 году и последовавшая за ним в Боливию в 1950—1951 годах, когда он жил как бродяга, не имея ни кола, ни двора. Богатые виллы Ла-Паса и предместья Лимы закрыли свои двери перед этой женщиной пятидесяти шести лет, у которой были наглый взгляд и седые волосы… Во время частых отлучек Барбье-Альтмана или его менее частых пребываний в тюрьме у нее больше не будет другого убежища, кроме виллы «Кармен» в Санта-Кларе. Дом Фрица Швенда станет ее собственным до его отъезда в 1976 году в Гамбург. Это возвращение в фатерланд представляло, по моему мнению, своего рода разрыв с его мрачным компаньоном. Мой друг Крен разделяет эту точку зрения. В своем письме он высказал дерзкую гипотезу:
«Швенд покинул Латинскую Америку, прихватив с собой средства, награбленные в какой-то афере, или, как говорят в Чакалькайо, он продал свой богатый дом, получив, возможно, по наследству значительную сумму. Может быть, в действительности Мартин Борман, умерев где-то в 1974—1975 годах в тайном логовище на побережье Тихого океана, оставил кое-что жалкой марионетке из СС, чтобы заткнуть ему рот?»
Я должен констатировать, что в ФРГ он ведет себя весьма тихо. У него шуба из ценного меха вигони, животного, которое разводят в горах Перу и Боливии.
Лето 1972 года обогатило прессу сообщениями о многочисленных преступлениях, связанных с интернационалом неонацистов. Я случайно находился в Югославии, жил в отеле в Любляне, бывшем Лайбахе времен Габсбургов, ставшем крупным индустриальным центром Словении, и подготавливал совместную кинокартину с компанией «Триглав-фильм». Одна тема была в те дни особым предметом разговоров в Югославии. Речь шла о террористическом акте, подготовленном на Западе против социалистического общества. Он, разумеется, закончился провалом. Официальные лица хранили на этот счет полное молчание.
Это событие привлекло внимание моих друзей из крупных парижских газет. По поручению одной французской газеты я попытался пролить свет на эту историю. Не находя другого выхода, я обратился к моему давнему другу Зунику[63], доверенному человеку маршала Тито, чтобы получить хотя бы какие-то сведения. К сожалению, он был в отъезде. Один из его сотрудников, которого я расспрашивал, сказал: «Речь идет о нелепой попытке организовать диверсию. Она может стать опасной, только если некоторые иностранные газеты неоправданно раздуют ее. Будет лучше, если мы не будем этому способствовать…»