Может, уже и номер обшарили, только я там ничего предусмотрительно не оставил, мешок со всем добром висит на боку.
— Эх, устал я сегодня уже бегать и торопиться, — подумал я, заметив, как вся кодла, увидев меня, дружно поднялась и остановилась на проходе, ведущем к номерам.
— Чего надо? Родимые? Отовариться хотите? — сразу поднимаю я ставки.
Бандиты принимают вызов и тянут из-под курток дубинки и ножи, но, у меня аргумент гораздо круче, я вывожу руку из-за спины и показываю копье в руке. Вижу, что братва засомневалась в своей способности говорить со мной на равных, только, отступить такой кучей они не могут, поэтому, продолжают стоять на месте и я делаю первый выпад.
Бью, не жалея своей силы и первый бандит падает на пол трактира, держась за дыру в животе, внезапно у него образовавшуюся. Раздается вопль возмущения и банда рассредотачивается вокруг столов и по проходам, но, я успеваю задеть лезвием еще одного преступника, куда-то в грудь и он выбывает из борьбы.
— Так, осталось пятеро, — думаю я и знаю, что мне требуется ранить или убить всех, чтобы никто не мешался под ногами во время эвакуации и не мог навести на наш след возможную погоню.
По сигналу все члены шайки кидаются одновременно на меня, дубинки так и мелькают перед лицом и с боков, я резко поворачиваюсь и бью в живот того, который ближе всех к выходу. Сразу же по моему куполу прилетает несколько серьезных, со всей дури ударов, бьют слаженно со всех сторон, и я снова колю, теперь в лицо, ближе всех подскочившего бандита. Потом еще одного догоняю в спину, он падает и истошно орет и, по итогу, остаюсь один против троих бандитов, отскочивших в угол, спасая свою жизнь.
Они уже поняли, что со мной что-то не так, дубинки и ножи не могут пробить мою защиту, теперь хотят только спасти свою шкуру, уже не задавая лишних вопросов.
Я поджимаю бандитов, постоянно угрожая острием копья, и теперь наблюдаю на их лицах растерянность, отпор им не часто приходилось получать, а такой смертоносный — еще никогда, хотя бандиты, очень тертые по здешней жизни товарищи.
Ромер, судя по всему, молодой еще, широколицый парень, что-то шепчет своим шестеркам и по знаку, они бросаются с двух сторон в обход меня. Хороший план, копьем я бы точно не успел поразить обоих, только это мне и не требуется.
Одним за другим ударами с обоих рук маны я отправляю их в стены, смотрю, как они гулко бьются головами. Сразу же проверяю свою ману, на все ушло всего двадцать процентов моего резервуара и беспокоиться не о чем.
Я не испытываю к Ромеру особо негативных эмоций, в отличии от Гинса и его сестры, поэтому просто протыкаю ему живот со словами:
— Привет от Гинса!
И вижу, как боль на его лице меняется бешенством от своего бессилия в предчувствии смерти, он бросает нож в последнем усилии и с бесконечным разочарованием наблюдает, как тот отскакивает от моей защиты, зато, я наношу еще один удар и он сворачивается калачиком на грязном полу трактира.
Потом осматриваюсь и возвращаюсь к входу, где лежат или притаились двое членов кодлы, протыкаю им шеи и иду по кругу, считая вслух и стараясь не вляпаться в кровь:
— Один, два, три, четыре, пятый, шестой, седьмой, — я останавливаюсь над Ромером и отправляю его на тот свет сильным ударом копья, который, почти, отделил его голову от туловища.
Останавливаюсь передохнуть и послушать, что творится в трактире.
Вроде, тихо, народ здесь не путешествует просто так, да и почти невозможно здесь такое дело, поэтому, остается заняться только хозяином с его поганой рожей.
Обогнув стойку, я вижу дверь в кондейку, открываю ее и наблюдаю хозяина, забившегося в угол.
Ни к чему оставлять такого свидетеля, пусть хозяева городка сами ищут свидетелей и новых слуг, проблемы с этим не будет, смена уже готова заступить на дежурство. Только, скорее всего, она еще не в курсе и это может нам помочь.
— Зря ты отправил весточку кодле… — отмечаю я, прежде, чем нанести точный и милосердный удар.
Быстро обыскиваю трактирщика и ящик за стойкой, где он хранит, то есть, хранил деньги, забираю горсть монет и из ящика, и из большого кошеля на поясе, еще, весь крепкий алкоголь, в количестве трех пузатых бутылок, с сургучовыми пробками опускаю осторожно в мешок, найденный тут же.
Выхожу из трактира, обходя вдоль стены лежащие тела, не испытывая никаких угрызений совести.
Покойники, пусть и еще не все они стали таковыми, давно и прочно заслужили места на том свете за свои дела и делишки. Я запрыгиваю на лошадь, бросая конюху золотую монету, понимая, что ему придется искать себе новую работу, но, отъехав от трактира на сотню метров, слезаю из-за того, что глаза, после освещенного свечами трактира ничего не видят в темноте.