Сегодня я совсем никуда не гожусь, паранойя доконала. Мне кажется — меня никто не любит, и каждый так и норовит подстроить мне какую-нибудь пакость. Еще кажется — ко мне не так прислушиваются, как прежде.
А настроение такое из-за того, что меня практически выставили с утреннего совещания… Из носу течет; может, у моего гриппа — психологическая подоплека? Андре Мидани, президент компании, входит в зал, но ко мне не обращается; у моего партнера — отвратительное настроение, и мне кажется, что и то и другое — звенья заговора. В газетной колонке мое имя даже не упомянули, хотя и следовало.
И вдобавок ко всему (отчего моя паранойя разыгралась не на шутку, а тревога стала буквально подступать к горлу) обнаружилось, что меня не пригласили на презентацию книги Нелсона Мотты. Он всегда меня сторонился, да и мне почти никогда не удавалось скрыть своей к нему неприязни.
Мне вообще иногда кажется, что люди терпят меня лишь потому, что я друг Менескала… И так от этого муторно и гадко на душе…
А сфера его деятельности в корпорации, где он исполнял одновременно функции и музыкального редактора и креативного директора, тоже была для него постоянным источником непреодолимых страхов. По должности ему часто приходилось писать длиннейшие доклады руководству компании, давая подробные отчеты, делая нелицеприятные критические обзоры, посвященные виднейшим музыкантам, связанным с корпорацией контрактами, а иными словами — оценивать своих коллег. И хотя доступ к этим материалам получал строго ограниченный круг лиц — Мидани, Менескал, Армандо Питтильяни и еще один-два высокопоставленных руководителя, — Пауло леденел от страха при мысли о том, что его аналитические разборы могут попасться на глаза тем, кому они посвящены. Страх все возрастал и усиливался, ведь сам этот «жанр» предусматривает известную скупость на похвалу и серьезный разбор недостатков. Сколь ни велик был стресс, Пауло проявил себя более чем добросовестным сотрудником, а энтузиазм, с которым он работал, нередко заставлял его засиживаться за отчетами до глубокой ночи. Служба в «Филипс» была одной из опор той «треноги», на которой в шатком равновесии зиждилось его эмоциональное равновесие. Второй было супружество, а третьей — йога, последнее увлечение, покорившее и душу, и тело. Когда же становилось совсем невыносимо, он обращался к помощи психиатра Бенжамина Гомеса, и тот приводил его в порядок лошадиными дозами антидепрессантов.
К январю 1977 года Пауло успел убедиться, что Сисса не похожа на своих предшественниц. «Она — такая, как есть, и не скоро станет другой, — признавал он. — Я бросил попытки изменить ее, ибо теперь понимаю всю бессмысленность этого». Тем не менее ему постепенно удалось сделать так, чтобы Сисса признала наркотики, хоть что-то из мира его интересов. Она никогда не будет всерьез употреблять их, но все же приняла из рук мужа свой первый «косячок», а потом попробовала ЛСД. Следуя тому же ритуалу, который придумал когда-то Пауло, вовлекая в это дело Веру Рихтер, инициация произошла 19 марта, в день Святого Иосифа, и перед началом церемонии оба приложились к его образу. Как только Сисса положила на язык первую облатку, включили магнитофон, записывавший с этой минуты ее ощущения — вначале чувство тревоги, затем как будто потянуло в сон, по телу забегали мурашки, и вот наконец экстаз. В этот миг ей стали слышаться звуки, которые, как обычно бывает, невозможно описать. Рыдая, она тщетно пыталась передать, что чувствует:
Никому не под силу выдержать то, что слышали мои уши… Я никогда не смогу это позабыть… Но должна постараться описать… Знаю, ты слышал то же, что и я. Я смотрела на потолок нашей комнаты. Не знаю… Нет, описать это невозможно, но я должна. Пауло, это очень сильно.
Пауло меж тем занимался мониторингом и одновременно — звуковой дорожкой. Увертюрой послужила музыкальная заставка «Жорнал насионал» — новостной программы «ТВ-Глобо», открывавшейся сообщением о повышении аварийности на дорогах Рио. Затем последовали «Токката и фуга» Баха и «Свадебный марш» Вагнера.
Успокаивая жену, Пауло заверил ее, что в случае «bad trip» стакана свежевыжатого апельсинового сока вполне достаточно, чтобы устранить эффект ЛСД.