В яме молчали. Потом ведьма почти застенчиво спросила:
— Ты правда, што ли, так думаешь?
Что тут скажешь? На самом деле, конечно, я так не думал. Я мог только догадываться, что она была груба и безжалостна абсолютно с каждым встречным, а люди такое быстро не прощают. И я сменил тему.
— Это, конечно, не делается за один день. Сначала тебе придется заработать прощение. Заработать, доказывая, что ты изменилась. Доказывать это тебе придется долгие годы. Сначала тебя, конечно, будут наказывать за прежние обиды, но ведь ты это заработала, верно?
— То шейчаш, — прошамкала старуха обиженно. — А когда девчонка была нешмышленая, тогда ражве жаработала? Што ж они-то вше тогда не добренькие были, а?
— Это все в прошлом, — напомнил я. — А сейчас какого наказания ты заслуживаешь?
Наступила долгая пауза. Потом из ямы послышались сдавленные рыдания.
— Я была такая жлая! — рыдала старуха. — Я жашлужила шмерть, медленную и мучительную! О-о-о! О, ешли бы вше жделали мне то, што я жделала им!
Кровь стыла у меня в жилах. Сколь же грешна, наверное, была эта дамочка!
— Может, они так на тебя злы, что убили бы тебя на месте.
— Тогда — проклятие мне! — взвыла старуха.
— Нет — если ты покаешься. — Тут я вспомнил Данте. — Конечно, тебе придется долгое время пробыть в Чистилище, но ты хотя бы в Ад не попадешь. И потом, чем сильнее ты пострадаешь перед смертью, тем меньше времени тебе придется провести в Чистилище.
Сам я такие рассуждения терпеть не мог. Мне казалось, что именно логика такого сорта заставляла множество людей заниматься самоистязанием, отказываться от обезболивающих лекарств, способных облегчить им последние часы. Однако в данном случае ничего другого мне в голову не приходило.
— Не шмогу, — всхлипывала старуха. — Не шмогу вынешти штрадания, не шумею!
Тут что-то как зашуршит прямо передо мной...
Я замер. Потом очень медленно и неохотно поднял взгляд.
Ощеренный в ухмылке зубастый рот, красная кожа, черные-пречерные крылья и острые-преострые когти.
Яга, видимо, его тоже заметила или почувствовала: она взвыла так оглушительно, что яму чуть не засыпало землей.
— Это твой повелитель? — непостижимым для себя образом сумел вымолвить я.
— Нет! — вскричала Яга. — Это его гонец!
«Или кто-то из крестьян, — подумал я, — явившийся отомстить старухе».
— Поди прочь, раб, — прохрипел гонец. — Эта душа забрана! — И вилами как тыкнет — чуть ли не в лицо мне угодил.
Я, конечно, испугался, однако выручил меня рефлекс: я схватил вилы за острия и рванул на себя. Этого гонец никак не ожидал. Он зацепился ногой за край ямы и повалился ничком на землю.
В яму посыпалась грязь.
Яга в ужасе завопила.
Я решил, что нужно работать, согласуясь с ее бредовой системой — любые другие действия не дадут быстрого эффекта.
— Убирайся! — выкрикнул я. — Тебе не забрать ее душу, пока она не мертва!
— Я об этом позабочусь, — прошипел демон, осклабился, поднялся на колени, сел на корточки, готовясь к прыжку. — Я ее похороню в этой яме. Да чего там — она, считай, уже похоронена. — С этими словами демон кинулся на меня.
Я отскочил в сторону, покатился по земле. Ну, ладно, черт бы вас всех тут побрал! У меня тоже есть своя бредовая система...
— Ангел-хранитель! — крикнул я. — Не пора ли продемонстрировать силу?
— Воистину пора! — пропел голос, в котором звучал закаленный металл. — Берегись, адово отродье! А не то я от тебя сейчас и следа не оставлю!
Вот он, мой ангел-хранитель! Он согнул вилы в кольцо и швырнул их в демона. Рогатый гонец испуганно возопил и исчез, словно его и не было.
Господи, чего же я нажрался-то с этими ягодками, а?
— Только их сока, уверяю тебя — ответил прочитавший мои мысли ангел. — Я настоящий, Савл. Помни об этом.
Я лихорадочно соображал.
— О... прежде, чем уйдешь, не мог бы ты подойти вон к той яме?
— К сей яме? — Ангел наклонился, посмотрел вниз через край и крикнул (о счастье!): — Яга! Призови Господа, и он пошлет тебе ангела, коий станет охранять тебя! Я изгнал твоего демона, однако стоит мне покинуть тебя, и он вернется!
О нет, я не мог больше сидеть сложа руки. Прочь сомнения. Я заговорил нараспев:
Клянусь, по сей день я не знаю, откуда взялось это стихотворение. Понимаете, я вообще-то умею импровизировать, но для этого нужно соответствующее настроение и состояние. Ни того, ни другого в это мгновение не было — и вот на тебе!
А потом мне вспомнилось испытанное веками:
— Каюшь! — возопила в яме Яга. — Увы, душа моя! И жа што только и кому я мштила штолько лет! Жа обиды... а меня и не обижал никто. Каким же я была чудовишшем!
Ну вот. Результаты, что называется, налицо. Глубокие, кровоточащие раны оказались лишь мелкими царапинами. И что бы там про нее ни говорили люди — не имело значения. Она-то знала, что она хорошая.
Так.
А почему это мой ангел-хранитель на меня так смотрит? В смысле — удивленно.
Ладно, сейчас не до этого. Надо было думать о бабусе. Если сейчас не поддержать ее морально, она начнет вспоминать о проявленной в прошлом жестокости, и тогда все усилия по ориентации ее самооценки — насмарку.
— Но ешть надежда! — послышался радостный вопль из ямы. — Я могу кое-што компеншировать! Пушть я кого и погубила, я могу оказать помошшь ихним детишечкам! А уж ежели им захочетша меня поколотить, пушть колотят, лишь бы только шнова поверили, што ешть на швете добро, вот как!
Насчет поколотить — это мне не очень-то понравилось. Ну да ладно. Если такие мысли придавали ей силы — пускай. Уж лучше пусть представляет себя побитой, нежели пылает в огне самоуничижения. Может, доведется когда-нибудь снова проходить этими краями — погляжу, как идет процесс перевоспитания злодейки.
— Каюшь! — заорала Яга. — Гошподь милосердный, шпаши мою душу! Пошли мне какие хочешь ишпытания и муки. Только не оштавь меня!
Где-то вдалеке послышалось что-то вроде вопля ярости и негодования. Я огляделся, но никого, кроме ангела, не увидел.
А ангел улыбался, и притом довольно-таки ехидно.
— То, Савл, был глас ее демона-искусителя. Ты исцелил ее разум, а она спасла свою душу.
Я таращил на ангела глаза, не в силах вымолвить ни слова.
Потом я покачал головой. Если это сон, то я уже вполне вписался в рамки законов, этим сном управляющих.
— Это ладно, — кивнул я. — Но не лучше ли нам теперь поторопиться и спасти заодно ее жизнь?
— А стоит ли? Ибо чем дольше проживет она, тем скорее скатится обратно в бездну греха.