Так было и с доменом Сантерра. В прежние времена, когда юный виконт ещё не был виконтом, а служил в армии, и доменом правил прежний владетель, тот ещё пьяница… Бахрушу в те времена пришлось очень и очень много воевать. Причём стычки с бандитами всегда выходили для него кровавым боем, не редко калечился сам, часто, очень часто, умирали его слуги и бравая личная гвардия, что когда-то состояла из трёх десятков выученных и опытных воинов… сейчас же насчитывала неполный десяток, половину из которого Бахруш взял с собой в погоню.
И всё же, нынешний Виконт во много крат превосходит всех предыдущих свои предков… Аланварт полностью изгнал бандитские шайки со своих земель, и в планах у него – присвоить к домену соседнее баронство, расширив земли и став полноправным маркизом. Аланварту сопутствует граф, а также за его доблесть и силу, ему кажется улыбаются с небес боги… и Бахрушь купался бы в счастье, служа такому господину! Если бы господин не был извращённым ублюдком мужеложцем.
Бахруш перевернулся на другой бок. Заснуть никак не получалось.
***
Бахрушь больше не хотел быть рыцарем. Ему это всё очень сильно надоело, пусть он не хотел этого до конца признавать, ибо ведал, что такое честь, но грустное осознание постепенно овладевало им. Ему всё это очень сильно надоело. Постоянные воины, походы на бандитов или на чужие земли, где вечно приходилось грабить и жечь уже самому, выступая в роли липового бандита… в обоих случаях вокруг смерть, крики, огонь, и боль. Как его, так и товарищей, в обоих случаях всё это сильно не приятно. Ему начинало хотеться чего-то простого.
Вернуться для начала в родовое гнездо. Отдохнуть как следует. Выспаться. Очень хорошо поесть, он бы даже назвал это грубым крестьянским словом «обожраться» как последняя свинья, и потом дни напролёт проводить в успокоительной неге, тотальной лени, созерцая облака и изредка читая какие-нибудь лёгкие книжицы из семейной библиотеки. Чуть позже, спустя пару месяцев, где-нибудь к началу весны, он бы стал чуть активнее, ездил бы на охоту, приглашал бы близких друзей и слуг на вечерние посиделки, звал бы менестрелей в гости, напивался бы горячим вином со специями и горланил бы паскудные песни до утра… а ещё чуть позже, жарким летом, он бы повстречал на балу у сюзерена какую-нибудь не очень гордую, воспитанную, девушку. Женился, породил бы наследника, а потом ещё нескольких карапузов в придачу, и жить стало бы чутка веселее, спокойнее, проще.
Эх мечты, мечты…
Сейчас же Бахрушь стоял во дворе лесного домика. Невзрачная постройка, больше похожая на землянку, с совсем не высокими потолками, но сбоку есть пристройка посвежее, и именно там располагается вход в здание с крыльцом и скамейкой. Из трубы домика идёт струйка дыма, и не удивительно, на улице сейчас весьма холодно. Вечереет. А на скамейке у крыльца сидит мужчина, длинные седые пряди волос, широкая борода, заплетённая в две косички. Мужчина выглядит весьма серьёзно, насупил свои густые брови, смотрит на отряд рыцаря хмуро, чмокает губами соломинку.
Бахрушь с людьми очень сильно устал, бока у коней блестели потом, сам рыцарь то и дело зевал, ночью он почти не сомкнул глаз. Поэтому ожидание какой-либо деятельности от хозяина домика, и то, что в результате они так ничего и не дождались, сильно разозлило Бахруша.
Он спрыгнул с коня, его люди последовали его примеру. Акатош чуть позади взвёл рычаг короткого арбалета.
— Эй ты! — не представляясь и не здороваясь, окрикнул сидящего на лавочке мужчину Бахрушь. — Видел проходящего здесь раненного оборванца? Парень, с переломанным копьём в груди.
Мужчина на лавочке сплюнул соломинку.
— А зачем он вам? — голос его был спокоен, дружелюбен, приветлив, но при этом с лавки он даже не встал, не поклонился, а ведь было предельно ясно, что перед ним рыцарь, сир, явно выше его по статусу. Это большая наглость и сильное неуважение. От такого обращения у Бахруша дёрнулась нервно щека, Акатош же, стоящий позади, и вовсе спустил скобу арбалета, приложив в лавку, рядом с ляжкой мужика, арбалетный болт, жёсткое оперение которого мерно покачивалось от напряжения выстрела.
Глаза мужчины тут же округлились, он повалился на колени перед рыцарем и его людьми, запричитал угодливо:
— Простите, простите меня, Сир! Совсем бес попутал… старый я стал, не разглядел с кем имею дело, решил люди лихие на порог моего дома пришли… простите, простите меня великодушно, сир рыцарь!
Бахрушу не понравилось, что косматая голова мужика не касается лбом земли, поэтому он вытянул ногу и опустил её на угодливо кланяющийся затылок. Мужчина закряхтел, лоб его уткнулся в землю, щёки сделались пунцово красными.
— Я ещё раз повторяюсь, мужик, не проходил ли здесь сильно раненый парень, с обломком копья… — тут Бахрушь вспомнил, что копья как раз при парне быть не должно, он вытащил его из тела ещё у замка монсеньёра, — ох нет, без копья… просто сильно раненный, в груди несколько болтов, в бедре стрела.
С земли послышалось тихо сипение:
— Как бы он передвигался, с такими… ранами… это же немыслимо, сир…
Тут крылечко у домика заскрипело, на улицу вышла низенькая женщина. Светловолосая, жёлтые пряди чередовались на её голове с седыми, а под уголками глаз и впалых щеках, ветвилась сетка морщин. К груди она прижимала коричневый платок, каким монашки обычно окутывают голову.
— Ох, — запричитала она, — что же вы делаете, благородный госпо…
— Заткнись, сука! — бесцеремонно прервал её Акатош. — Не смей говорить с сиром, пока он сам не заговорит с тобой, тупая ты сука!
Она тут же закрыла рот, испуганно вытаращила глаза.
Бахрушь вздохнул, убрал ногу с затылка мужика, позволив тому выпрямиться. Всё же мирных людей рыцарь не обижал, не редко относился к ним благосклонно, вот и сейчас пощадил за грубость, за которую любой другой уважающий себя рыцарь зарубил бы лишний раз не раздумывая.
— Ещё раз повторяю, люди… кто бы вы ни были… а учитывая, что обитаете вы как разбойники в глухом лесу, то люди вы не совсем честные… но не об этом сейчас, — Бахрушь невольно сильно зевнул. — Мои люди устали, лошадям нужна вода и овёс, нам бы тоже не помешало чего-нибудь выпить и поесть, но что куда важнее… — тут голос его сорвался на крик, не выдержав обуревавших рыцаря эмоций:
— НЕ ПРОХОДИЛ ЛИ ЗДЕСЬ РАНЕННЫЙ НАЁМНИК?! — проорал он это в лицо женщине, шагнув к ней и латной перчаткой ухватив тщедушную бабку за ворот платья.
На миг воцарилась оглушительная тишина. У женщины дрожала нижняя губа, глаза источали влагу, первая слезинка скатилась по сухой морщинистой щеке. От этой картины, и своей внезапной вспышки гнева, Бахрушу стало очень стыдно, раньше он не позволял себе такого, и уже хотел извиниться, и уйти от этого лесного домика поскорее, он даже латную перчатку почти разжал…
Но тут, из внутренностей дома, послышался кашляющий хрип, невнятное бормотание и просьба подать воды. Голос, хоть и с трудом разборчивый, но был мужским… очень молодым, и звучал болезно.
Всё изменилось как-то вмиг, внутри Бахруша всё заликовало. Вот он! Пойман! Мерзавец спрятался здесь! Сейчас то он с ним и разделается!
Столько эмоций пролетело в нём за какой-то краткий миг: и облегчение, и радость, и жажда расплатиться за мучения и усталость… много чего. Жаль, что воплотить и вдоволь насладиться своими внезапно нахлынувшими эмоциями рыцарь Бахрушь не успел. В узкую щель между забралом и шее воткнулась длинная спица, пробив шею рыцаря. Всё это с невероятной скоростью проделала сухонькая пожилая женщина, что прятала спицу за коричневым платком.
В тот же миг в голову Акатоша с хрустом влетел топорик, что до этого лежал в поросшей траве у скамейки. Волосатый мужичок действовал не менее быстро, чем его супруга. Акатош правда успел заметить шустрое движение мужика, но помешать не успел, он вообще ничего не успел, как лоб его с хрустом чавкнул расколотым черепом.