Тернер чихнул и быстро проскочил несколько метров, прежде чем удалось затормозить. Пустые шахты башен всегда были пыльными – их никто никогда не чистил. Поэтому даже хлеб неизменно отдавал пылью; песчинки иной раз и похрустывали на зубах. Пыль и песок проникали всюду и оседали легкой корочкой на всем, включая глаза и волосы, и Тернеру приходилось после каждого полета откашливаться и прочищать нос.
Он, правда, мог вылететь в окно, но снаружи стоял ужасный холод, а ему как магу полагалось взамен пальто вырабатывать собственное тепловое поле: магам, естественно, не пристали слабости, которым подвержена обыкновенная половина человечества.
Однако вырабатывание тепла на холоде сильно утомляет; лучше немного поглотать пыль, чем без причины себя изнурять, сказал он себе, приземляясь на люк, ведущий на нижние восемь этажей. Простые смертные жили в основании башни; среди них было немало мутантов, уродов и других не вполне нормальных мужчин и женщин, появившихся на свет в результате длительного воздействия радиации и химического заражения развалин, на которых был заново отстроен город.
Ни один маг не жил внизу. Маги – и только маги с семьями – жили на самых вершинах башен. Даже после одиннадцати проведенных здесь лет Тернер не до конца решил, одобряет ли он такое разделение – на элиту и простолюдинов. Конечно, это было не демократично, а родители Тернера воспитали его поборником демократии. Но, с другой стороны, маги действительно отличались от других людей, и было бы лицемерием отрицать это.
Кроме того, элита магов ни в коем случае не была закрытым обществом.
Любой человек мог подать заявление о поступлении в ученики, имея все основания быть принятым. Фактически каждый ученик становился магом, и каждого из них маги принимали как равного, независимо от того, исходил он из аристократов, крестьян или из семьи чародеев. Незначительные разграничения допускались по принципу старшинства или исходя из способностей, но ни в коем случае не по происхождению. В конце концов, сам Тернер был весьма далек от этого круга, и все же его приняли как равного.
Однако заявление об учебе подавали очень немногие, что в немалой степени озадачивало Тернера. Он предпочитал относить это на счет лени и недоверия, присущих жителям Праунса. Магия таинственна, думал Тернер, и, возможно, мало знакомым с ней представляется диковиннее и сложнее, чем есть на самом деле.
Было здесь еще одно «но»: хотя маги не чинили особых препятствий кандидатам в ученики, но и не особенно поощряли их. Ученичество означало труд и налагало ответственность, до которой мог подняться далеко не каждый, вместе с тем увеличение числа магов привело бы к более широкому распределению власти и соответствующих привилегий.
Но заявление мог подать любой. Этим утверждением Тернер подавил свои эгалитарные инстинкты.
Он открыл люк, не прикоснувшись к нему. При этом пришлось немного подняться вверх, чтобы крышка, откинувшись, не задела его. Когда люк открылся настолько, насколько позволяли петли, Сэм медленно опустился в образовавшееся отверстие.
В нескольких сантиметрах от пола он остановился со странным, незнакомым ощущением, которое впоследствии описал как «чувство-будто-за-тобой-следят». Странно, но эта фраза пришла ему в голову на его родном языке, а не на англо-испанском диалекте Праунса, на котором он говорил и думал последние лет десять.
Однако никто не способен следить за магом и остаться при этом незамеченным. Тернер за несколько лет вполне убедился в этом. Он несколько раз повернулся в воздухе, напрягая все чувства, но не увидел и не почувствовал ничего, напоминающего внимание к его персоне. Людей за закрытыми дверями комнат вдоль коридора было мало, и никто из них не проявлял интереса к нему: Сэм ощущал их ауры в спокойном голубом цвете.
Мысленно пожав плечами, он опустился на пол и направился к лестницам.
Померещилось, подумал он Либо внутри барахлит какая-то из схем. Возможно, какая-то деталь или неполадка в проводах реагировали на статическое электричество, образующееся в морозном воздухе. Или же это была реакция на солнечные пятна, точнее, звездные пятна, поскольку светило Деста совсем не похоже на земное солнце. Возможно также, рассуждал он, внутри у него что-то разладилось от времени или из-за отсутствия ремонта и, тем самым, нарушило равновесие его ощущений.