Можно ручаться: стоит мне сказать, что Гарутти мертв, как арбалетчики спустят крючки. Не в интересах гонфалоньера, чтобы подробности его левых делишек стали известны руководству.
Проклятье, магия все-таки развращает. Что может стать смертельным в ее отсутствии. Как я ни старался, испугаться не получалось. Как не получалось и ощутить до конца, что дело — давно уже не шутка.
И острая сталь на кончиках арбалетных болтов не убеждала.
— Гарутти гостит у нас. Очень разговорчивый парень.
Найтвуд сглотнул:
— У вас… У кого это «у вас»?
— Ну, приятель. Ты же не думал, что я — какой-то мститель-одиночка? — лениво протянул я, не отводя взгляда от арбалетчиков. Те, видя, что у нас с их патроном намечается долгий разговор, слегка расслабились. Причем оба. Пальцы больше не дрожали на крючке, ложе оружия слегка поникло к земле.
Ну правильно — чего меня бояться? Я безоружен. А даже если рискну атаковать врукопашную, одним прыжком мне до них не добраться и сразу двоих не уложить. Успеют пристрелить. Коридор прямой, что тот же болт, до поворота не меньше двадцати футов.
— У кого «у вас»? — настойчиво повторил Найтвуд.
Что бы соврать поубедительнее, чтобы он поверил?
Коридор был по-прежнему пуст. Жаль. Я бы не отказался от случайного свидетеля, появление, которого отвлечет их хоть на миг.
Ладно, у кого может гостить Гарутти?
Вместо ответа я скрестил руки на груди в характерном квартерианском жесте и начал насвистывать экзорцизм. Один из многих, далеко не самый популярный. Зато бесконечно любимый дознавателями Храма. Настолько любимый, что они сделали его своим официальным гимном.
Намек не сразу, но дошел до всей троицы. Лица у них вытянулись. Носы арбалетов опустились еще ниже к земле…
Пора!
Идиоты! Есть существенная разница между «быть» и «казаться» безоружным. Иллюзия, скрывавшая мой костюм, отлично маскировала и две кожаные полосы крест-накрест с серебристыми метательными ножами.
Бросок с левой руки прошел безукоризненно — кинжал вонзился в горло одному арбалетчику. С правой я опозорился — лезвие лишь слегка царапнуло плечо культиста. Он вскинул ложе и спустил крючок, не целясь. Я шарахнулся, одновременно швыряя третий нож — и снова мимо. Болт свистнул в полудюйме от уха, противник отшвырнул бесполезное оружие и попытался бежать, но следующий кинжал вошел ему под лопатку.
Я добил его шпагой.
Слишком долго! Весь поединок с арбалетчиками не занял и двадцати секунд, но этого хватило, чтобы жучара-Найтвуд успел улизнуть. Нож, который я швырнул ему вслед, бесполезно звякнул о камень.
Гонфалоньер юркнул за дверь, лязгнул засов с той стороны. Ушел…
Я добежал до двери, чтобы бесполезно пнуть створку. Комната за ней имела еще один выход, а значит, Найтвуд вернется в самое ближайшее время. И с хорошим подкреплением.
Надо успеть вытащить пленников.
Проклятье! Как люди живут без магии? Сейчас бы снести преграду одним ударом…
Я подобрал оба арбалета и колчаны — с десяток болтов в каждом. И, уже не пытаясь изображать своего парня, рванул в сторону клеток.
Intermedius
Эмма Каррингтон
Крики и стоны разошлись по лечебнице вместе с ордой выпущенных пациентов.
— У нас нет времени на споры, моя решительная Эмма. Вы оставите дверь открытой. Это отвлечет Бобби, когда он выберется из чулана.
Эмма переставляла ноги, толчками подгоняла бледного, невероятно худого мужчину в смирительной рубашке. Тот вздрагивал от окриков, озирался, втягивал голову в плечи. И шел.
Шел к лестнице в подвал.
Мужчина… повезло, что он был связан. И не выглядел опасным. Жиль говорил — лучше женщину. Молоденькую девочку, с которой Эмма точно справится…
Смогла бы она… девочку?
Мужчина, женщина. Разве есть разница, когда речь идет о человеческой жизни?
А когда на второй чаше весов тоже жизнь, только не незнакомца, но близкого человека?
Вопли вонзались в уши, от запахов мутило, а мысль о том, что она сейчас делает…
Не думать. Просто делать и не думать.
Это тоже называется «поступить правильно»?
— Вы еще успеете сбежать. Лорд-командор не станет вас преследовать.
— А вы останетесь здесь?
— Чем-то придется пожертвовать. Чем-то или кем-то. Выбирайте, моя смелая Эмма.
Это была ее глупость. Жиль не виноват, что Эмма не сумела нормально подготовиться. И он не заслужил Батлема. Никто не заслуживает почти двадцати лет в Батлеме, но Жиль — меньше всех.