Вокруг меня снова был Китежград.
***
Когда я подошёл к Управлению, вокруг было совсем уж темно, и лишь над громадиной неуютного деревянного здания в небе тлела последняя светлая полоса. Площадь тонула в тенях. Я обогнул нашу вечную лужу, в которой при подобающем настроении старших волшебников можно было кормить лебедей, и по шатким ступеням поднялся на знакомое до боли крыльцо — дощечки приветственно скрипнули. У входа я немного помедлил, в последний раз вдохнул остывающий воздух и сквозь полуоткрытую по обыкновению дверь протиснулся внутрь. За моей спиной било десять.
Управление встретило меня равнодушным молчанием. Оживлённый днём, холл был сейчас, казалось, погружён в сон, и даже за стойкой никого не было, лишь тлело неприкаянным нимбом дежурное заклинание. С минуту я стоял в центре пустого обширного зала, решая, куда мне отправиться. В кабинет идти не хотелось — мысли, посещавшие меня там, были не веселее домашних. Для похода в лабораторию настроения не было и подавно. Покосившись обиженно на красноречиво украшенный рунами висячий замок на дверях буфета, я вздохнул и по покрытой пыльным ковром широкой скрипучей лестнице поднялся на второй этаж. Здесь было так же тихо, как и на первом, кабинет шефа был заперт, и лишь из-под двери библиотеки сочился непрошенный свет. Я улыбнулся, сам не зная чему, и, не стучась, вошёл в высокие двери.
Шеф со своей неизменной фарфоровой чашкой в руке сидел у камина и читал какую-то книгу. При моём появлении он поднял голову.
— А, Максим Андреевич, — сказал он приветливо. — Заглянули на огонёк?
— Я не помешаю? — спросил я, прикрывая за собой дверь.
Маг посмотрел в раскрытую книгу и, чему-то вздохнув, заложил её пальцем.
— Нет, нисколько, — пробормотал он. — Заходите, присаживайтесь... Чаю?
— Да, спасибо, — кивнул я, проходя вглубь комнаты. — Если можно, с лимончиком.
Аполлон Артамонович поставил чашку на низкий столик и стал близоруко шарить вокруг неё, ища закладку. Не найдя её, он со вздохом опустил книгу на ручку кресла переплётом кверху, кряхтя, поднялся с кресла и подошёл к серванту, открывать который никому, кроме него, не дозволялось — потому хотя бы, что стоял он не здесь, а в кабинете волшебника (и, как многие полагали, в домашнем), появляясь в различных частях Управления лишь в случае особой необходимости. На свет явились ещё одна чашка с блюдцем и ложечкой, китайский фарфоровый чайничек, из носа которого шёл струйкой пар, сахарница, щипцы, вилка и стеклянная маслёнка с лимоном, нарезанным дольками. Всё это шеф осторожно расставил на столике и, придирчиво оглядев композицию, уступил мне место около самовара. Я положил на стол прихваченную из дома пачку печенья, заварил себе чаю и сел в кресло рядом, помешивая напиток: чай источал густой ароматный пар, чашка была терпимо горячей на ощупь, ложечка мелодично позвякивала о тонкий фарфор, и от этого сразу делалось тепло и уютно. Аполлон Артамонович наблюдал за мной из-под полуопущенных век.
— Ну-с, Максим Андреевич, как Ваши дела? — спросил он, заметив, что я перехватил его взгляд.
— Да так... — я пожал плечами. — Потихоньку. До статьи я уж и не знаю, когда теперь доберусь, а по эксперименту все данные теперь у Климова — пускай обрабатывает.
Чародей кивал, глядя мне прямо в глаза.
— Обустроили кухню? — спросил он.
— Кухню? — я с удивлением заморгал.
— Вы, кажется, говорили что-то о новом чайнике.
— А, чайник... — я, наконец, не без труда вспомнил такой же вот разговор двух- или трёхмесячной давности. — Да, вы знаете, как это бывает: то времени нет, то желания, то того и другого... Старый тёк уже просто.
Волшебник кивнул.
— А с музыкой у Вас как? — спросил он.
— Забросил, — с неохотой признался я. — Не моё это всё-таки.
— В самом деле?
Я посмотрел на него почти что с обидой:
— Наверное. Понимаете, когда приходится всё время себя заставлять...
Аполлон Артамонович поднял руки, словно бы защищаясь: