Кромвель встретил нас размеренной суетой — время близилось к четырём часам пополудни, и горожане спешили по своим неотложным делам, не обращая на нас никакого внимания. Булыжные улицы и дома белого мрамора оказались такими, какими я их себе представлял — несмотря на предвзятое отношение к чужим секторам, я вынужден был признать, что построено было на совесть и, в общем, с душой. Я ожидал, что Димеона примется сразу расспрашивать меня обо всём, но девчонка, напротив, вышла на новый виток своих странных проблем с принятием этого мира — замкнулась в себе и лишь мёртвой хваткой держала меня за руку, словно боясь потеряться в этом столпотворении. Я пожал плечами и, поскольку никаких договорённостей о том, куда идти по прибытии, между нами сделано не было, просто отдался на волю людского течения, увлекавшего нас вдоль по улицам Кромвеля. «Сегодня посмотрим город, — принялся я строить планы. — Надо понять, о чём она собирается проповедовать, и выяснить, где для этого подходящее место. Может быть, здесь есть относящийся к её религии храм? Надо справиться. Интересно, Фериссия — это какой пантеон? Ещё надо будет найти кого-нибудь, кто сможет подтянуть девочке ораторское искусство — а то ведь она говорить совсем не умеет... Точно, этим завтра с утра и займусь».
Поток моих в высшей степени правильных рассуждений был прерван голосом проповедницы — только услышав его, я вдруг осознал, что минуту назад рука Димеоны исчезла с моего локтя. Обернувшись, я увидел, что девочка стоит посреди оживлённой улицы, возведя руки к небу, и вещает, обращаясь, по-видимому, к спинам спешащих мимо неё прохожих:
— Дикие жители проклятого города Кромвеля! Мать леса прощает вас за грехи ваши и посылает меня, чтоб я наставила вас на пути, коими вы сможете вернуться в лоно Её, если оставите сей же час свои злодеяния и начнёте жить по законам Природы!..
Я стоял, как дурак, соображая, что мне теперь делать. Кто-то рядом уже хохотал, кто-то свистел, вокруг проповедницы начинала собираться толпа. Я беспомощно огляделся, посмотрел ещё раз на Димеону — и понял, что единственное, что мне остаётся, — это стоять рядом с нею и ждать.
[1] К моменту описываемых событий Сказка состояла из пяти действующих секторов: Русского, Арабского, Фэнтези, Библейского и Научной Фантастики. Японский был введён в строй в том же году, но на несколько месяцев позже — кажется, уже ближе к Новому году.
[2] Под словом «легенда» волшебники понимают не совсем то же, что антропологи, и слово это будет уместнее понимать в том же смысле, в каком употребляют его шпионы и контрразведчики. Мир Сказки целиком выдуман, и вряд ли вы сможете найти в нём объект, возраст которого превышал бы шесть лет. Всё, что относится к более ранним событиям, существует исключительно в виде легенды, вымышленной истории — поддельной, но весьма хорошо проработанной.
Глава пятая, в которой люди города впервые слышат слово Мелиссы
Я распахнул дверь и втолкнул девушку в комнату, сам ввалился за нею вслед и налёг на тяжёлую створку с внутренней стороны. Кто-то уже пытался протиснуться за нами, но не слишком настойчиво — дверь сантиметр за сантиметром поддавалась моему натиску. В последний момент в щель перед косяком просунулась чья-то нога — я с размаху наступил на неё, нога исчезла, дверь встала на своё место, и я смог, наконец, задвинуть засов. Снаружи продолжали кричать и барабанить по тяжёлому дереву. Я прислонился к стене и с наслаждением расстегнул ворот тяжёлой кожанки, чтобы, наконец, отдышаться.
— Ну, как? — с надеждой спросила Димеона, уже сидевшая на кровати — руки сложены на коленях — и смотревшая на меня с выражением прилежной школьницы, только что без запинки оттараторившей свой урок и теперь с волнением ожидающей оценки учителя.
Я посмотрел на неё — на то, как искренне она заглядывает в мои глаза, а ещё — какая она милая и беззащитная в своём новом зелёном платьице, и слова, готовые было сорваться с моего языка, застряли у меня в горле. Вместо этого я сказал:
— Неплохо, Димеона. Для начала — неплохо.
— Они будут теперь жить по законам Фериссии? — всё с той же неугасимой надеждой спросила девушка.
Я посмотрел на неё ещё раз, на то, какой надеждой сияли её глаза, и улыбнулся.
— Пока — нет, — я снял насквозь провонявшую потом охотничью куртку и уселся на кровать рядом с нимфой — иной мебели, не считая стола, в комнатке не было. — Но, если ты будешь продолжать в этом духе, возможно, кто-то из них и задумается о том, что ты говоришь.