«Открой, сука».
Отлично… Я решила набрать Лисина, но быстро отложила телефон. Маньяк-шантажист до этого себя так не вел. Может, это все-таки не он?
И тут новое сообщение.
«Твое время пришло».
У меня похолодела спина, будто кто-то, дурачась, приложил к ней глыбу льда. Уберите, мне некомфортно, не хочу обжечься. Я ведь все еще помню, что холод обжигает…
Я потрясла головой, чтобы сбросить этот странный туман-морок, окутавший мой мозг. Почему я так себя веду? Почему так странно думаю? Это страх? Или что-то другое? Может, Лелька что-то подсыпала в чай с жасмином, зная, что я его люблю и, скорее всего, выпью за завтраком? Мне шлют угрожающие сообщения и названивают в дверь. Надо что-то делать.
Я резко встала и вышла в прихожую. Там уже тихонько, на цыпочках подкралась к двери и посмотрела в глазок.
Генка, будь он не ладен! Но… постойте… Это ведь не он мне пишет эти сообщения? Почему не со своего номера? Почему таким тоном, будто я по меньшей мере убила его маму? В то же время – кто еще? Ведь именно он стоит под дверью!
Пока я думала, Генка зачем-то наклонился, пропав из поля зрения. Я услышала какое-то шуршание через дверь.
Телефон все еще был у меня в руке. Пришло новое сообщение. «Попалась, сука! Ключ под ковриком!»
Сердце упало. Я резко бросилась обратно в комнату, схватила сумку и ринулась к окну. Слыша, как поворачивается ключ в замке, я открыла створку и полезла на улицу. Как же хорошо, что на окнах нет решеток!
Окно гостиной выходило во двор, как и окно кухни, и прямо возле подъездной двери я узрела припаркованный Генкин джип. Он догонит меня очень быстро.
Я метнулась к гаражам и замерла в проходе, а затем прижалась спиной к кирпичной кладке. Надеюсь, что здесь он не догадается меня искать.
Колотящееся в груди сердце мешало думать. Трясущейся рукой я достала телефон, чтобы убедиться: новое сообщение. Кошка так просто не отпустит свою мышку. Эх, Крокодил, Крокодил… Что такого я тебе сделала?
«От меня не убежишь. Только продлеваешь свою агонию».
Я вспомнила, как подходила к бабе Нюше вместе с Генкой, как она смотрела на него, хмурясь, будто он показался ей знакомым. Даже спросила меня, кто это со мной. А он после этого ее грохнул… Побоялся, что окончательно вспомнит. Только вот почему он был с Лелькой? Откуда знает про ключ под ковриком? Неужели она ему помогает? В вузе они не очень-то дружили. Мне даже казалось, что между ними какая-то завуалированная неприязнь, понять природу которой мне было не суждено.
Присев прямо на землю и потерев лицо, я поняла, какая я дура. Откуда ключ мог взяться под ковриком? Я зашла, ключ, естественно, внесла в квартиру, не оставлять же мне его в замке снаружи. А Ольга открыла дверь своими ключами, этот – запасной. То есть она заперла меня в квартире и для преступника оставила еще и ключ снаружи, чтобы я точно никуда не делась. Прав был Лисин. Преступник слишком много знает обо мне, о моих действиях, планах, расписании. Генка знать не мог. У него был информатор. Но почему? Мы ведь были подругами! Столько всего пережили вместе!
Надо предупредить Зинаиду Григорьевну. Я поищу фотографии с выпуска, покажу ей, чтобы она знала, кого нужно опасаться. Где-то внутри запищала разумная мысль «в полицию позвони!», но я ее замуровала, лишив тем самым голоса. Чтобы Лисин мне сказал, что он, дескать, предупреждал относительно Лельки, а я не послушалась, да еще и отправилась к ней жить!
«Следователь!» – следующая мысль. Точно, где-то был его номер. Лучше ему скажу. Я пролистала всю записную книжку телефона, но заветный номер не был найден. Я проверила и на «Ф», подразумевая Федора Евгеньевича, и на «Б». Может, он не давал его? Глупо, наверно, для следователя раскидываться своим личным телефоном. Надо позвонить на их горячую линию. Но для начала я решила все-таки связаться с Зиминой и предупредить женщину. Оказалось, что она все еще в больнице. Хотя, возможно, она там уже по своим вопросам, я не стала уточнять.
– Что же вы не скажете этому молоденькому, как его… Пусть арестует его!
– Обязательно, – пообещала я. – Вы главное берегите себя. Я вам фото сброшу в мессенджер.
– У меня нет этого, я же говорю, я темная в этом плане.
– Ну как же? WhatsApp, Viber…
– Ах, это! Это есть у меня!
Я вздохнула. Ладно, одна проблема решена.
– Меня дочь всюду возит теперь, я одна из дома не хожу, – продолжала Зимина. – Вот мне надо сейчас заниматься похоронами бабы Нюши, она одна совсем осталась, больше некому, но я боюсь, дочь велела оставаться в больнице, а сама не хочет. Я вам как раз сама звонить хотела… А потом решила, что неудобно… Там ритуальная служба просила одежду привезти им и фотографии, чтобы можно было хоть немного в порядок лицо привести, понимаете, да…
– Неужели ее в открытом гробу хоронить будут?! – ужаснулась я, вспомнив голову.
– Ну не знаю, я пока думаю… Вообще отговаривали, но ведь не по-христиански это как-то! Они еще про кремацию говорят, но так я вообще не хочу. Баба Нюша в душе добрая была, просто с годами озлобилась, а так хорошая…
Я не смогла уловить связь между кремацией и хорошим человеком, но вдруг одна идея стукнула мне в голову:
– Давайте я схожу за платьем и фотографиями. А вы мне ключи дайте.
– Я именно об этом хотела вас просить, но постеснялась… У вас же служба.
– Ничего страшного.
– Деточка, ключи от моей квартиры в ящике почтовом, я новых постояльцев не заселяла пока, не до этого, а у меня в квартире на гвоздике в прихожей уже связку найдешь от бабы-Нюшиной халупы, она надо мной живет, так же по середине квартира…
– Поняла.
Я вызвала такси на другую улицу к торговому центру, шла туда дворами, крадучись, оглядываясь по сторонам, никого похожего на Генку не встретила. На такси добралась до дома бабы Нюши и уже через пару минут входила в ее квартиру. Сразу стало понятно, отчего Зимина называла квартиру Рязанцевой «халупой». Все выглядело грустно и печально еще с самой прихожей. Допотопные оленьи рога над давно не мытым зеркалом, которое шаталось от малейшего прикосновения (я случайно задела его, и оно едва не упало). Стертый линолеум, оборванные внизу обои. Ощущение, что раньше здесь жил кот, но сейчас никакой живности не наблюдалось. Баба Нюша была совсем одна. Грустью, тоской и какой-то безысходностью пропитано все пространство, каждый сантиметр. «Твое будущее», – шепнул кто-то внутри моей черепной коробки. Спасибо, ты такой остряк!
Я зашла в комнату и отправилась было к старому советскому полированному гардеробу, чтобы поискать там приличное платье, но задержалась возле стены над комодом, завешанной кучей черно-белых фотографий. Почему-то хотелось доказать самой себе, что баба Нюша не всегда была одинока, кто-то в ее жизни был, любил ее, жалел и, возможно, баловал.
На одном из снимков рядом с ней (невзирая на то, что здесь хозяйке было лет тридцать, она была узнаваема) стоял высокий, статный, широкоплечий красавец. Потом я вспомнила, что сама она была маленького роста, возможно, это оптическая иллюзия, и у мужчины средний рост. Вот он же один на другой фотографии, эта уже цветная, и на ней он старше. Видимо, это и есть Аристарх Филиппович – муж покойной.
Что-то привлекло мое внимание, я начала вглядываться в это незнакомое, казалось бы, лицо. А потом я посмотрела конкретно на верхнюю его часть, и моя челюсть медленно стала опускаться. Почему-то в таких случаях принято говорить, что «челюсть отвалилась», но в реальности ее движение медленное, как будто она думает, «отваливаться» ей или подождать, вдруг это все-таки ерунда, не стоящая внимания. Но в моем случае это все-таки была не ерунда. Реально ведь похож!
В этот момент зазвонил телефон, и я очень боялась смотреть на экран, потому что если бы это был… Но нет, это звонила Лелька. Особо не раздумывая, я ответила на звонок.