Слева от входной двери удобно размещался умывальник, под которым на пыльной лавке стоял ржавый жестяной таз. Очень странно, что никто из ушлых жителей Боратовска не решился утащить эти вещи себе домой. По всей видимости ромейские граждане не захаживают в этот закуток, а коренным кимгийцам здешнее имущество не интересно.
Мой новый знакомый принес кувшин воды, чтобы я наконец-то смог отмыть голову от крови и грязи. Кое-как отскреб от волос черные комки, морщась от каждого прикосновения к затылку, где успел образоваться небольшой отек. После водных процедур голове стало значительно легче.
Этот человек имел очень странное понимание уборки. Все полы и мебель в доме покрыты пылью. Только в одной дальней комнате все было чисто выметено и протерто. По следам от сапог на пыльному полу можно было легко отследить путь туда.
Комната для ночевки была не менее странной. В углу лежало несколько сероватых матрасов, вокруг которых в два ряда стояли керосиновые лампы, китайские бумажные фонари и свечи. В центре на полу стоял побитый жестяной таз с водой. Никаких больше элементов интерьера в комнате не было.
Однорукий приподнял при помощи конца катаны одну из досок возле входа. Стянув с себя окровавленную рубашку, он бросил ее в приоткрытую щель. Мне вспомнился рассказ патологоанатома о теле с множеством пулевых ранений. Ни единого шрама на торсе я увидеть не смог. Зато культя как-будто стала чуть длиннее и сильно растянула отдававшие желтизной бинты.
- Проходи, - он жестом указал в сторону матрасов.
Я испытал неописуемое облегчение, когда спустя длительное время ходьбы с больной ногой и ноющим боков мог наконец-то сесть и вытянуть ноги.
- Тебя как зовут, кстати? – Спросил я.
- Не помню, - ответил собеседник, усаживаясь возле тазика.
- Ты шутишь? – Своими странностями этот мужик удивляет меня все больше и больше.
- Нет, не шучу, - спокойно ответил он.
- А как тебя называют другие люди тогда?
Однорукий задумчиво отмывал катану от крови в тазике.
- Одна женщина называет меня Ханпал, - вспомнил он, выжимая тряпку чуть более крепко, чем нужно, - я не знаю их наречие и не могу сказать, имя это или прозвище.
- Ты не кимгиец? – Решил на всякий случай уточнить я, смутно представляя, о какой женщине он говорит.
- Нет, я не из их народа.
- Значит гойдиец?
- Гайкокудзин, - поправил Ханпал, - но можно и так называть. Если вам удобнее, то воля ваша.
- Извини, конечно, но я боюсь сломать язык об такие туземные слова, - покачал головой я.
Отряхнув самурайский меч от лишней влаги, Ханпал положил клинок себе на колени. Здоровой рукой и зубами он начал снимать плотные бинты.
- Мое имя ты знаешь, да? – Спросил я.
- Как только ты заговорил о духе… - Не этом слове он запнулся, - понял, да.
Это черное существо сильно пугает такого невозмутимого с виду головореза. Неужели есть для этого серьезные основания? Обязательно следует расспросить подробнее об этом, но чуть позже. Пока же стоит обсудить более отвлеченные и простые темы.
- Почему ты дал деру от химеры с медвежьей мордой? – Постарался сменить тему разговора я.
- Сначала пришел ты, а потом – он. Мне в тот миг показалось, что вас обоих прислал Кирсновский.
- Он раньше присылал за тобой своих питомцев?
- Да, случалось.
- Смотрю, у вас взаимная неприязнь друг к другу, - усмехнулся я, расползаясь бесформенным пятном на матрасе, - за что ты его хочешь убить?
- За это, - коротко ответил он, кивая в сторону бинтованной культи.
Хоть часть руки по-прежнему оставалась замотанной, но уже сейчас можно было провести параллели с франкенштейном. Человеческая кожа ровным рубцом отделялась от чешуйчатой части мертвецкого зеленого цвета.
- Из-за руки? – Сказал я, еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться.
- Не столько она. Всегда можно сделать это… - Сказал он и коротким взмахом отсек забинтованную культю, - передай мне бинты. Они во втором светильнике первого ряда.
Я с распахнутыми глазами смотрел на Ханпала. Только что отрубил себе часть руки и даже бровью не повел. Да и сама рука не спешила истекать кровью, мгновенно покрываясь пленкой на месте среза.
- А из-за чего еще? – Переспросил я, бросая собеседнику заказанные им бинты.
- Рука отросла так из-за того, что я ее потерял в один день, - пояснил он, обтягивая рану чистыми белыми полосами ткани, - внутри все тоже изменено. Однако меня тот человек лишил значительно большего. Мои связи с миром были обрублены: все друзья, все знакомые, семья. Этого я лишился по вине того человека.