— Не беспокойтесь, Екайлиброч, — заговорил Уилбер, — мы готовы взять кокосовый лес на себя и уничтожить всех врагов до единого.
Екайлиброч, выслушав Мапара, пригрозил пальцем:
— Если представится возможность, можете брать варваров в плен, — когда говорил, он смотрел не на Уилбера, а на Силимэри. — Екайлиброч закует их ноги цепями и опустит в шахту на девятый горизонт добывать алмазы. Он изменил свое отношение к пленникам и выражает вам благодарность за поимку главарей, хотя ранее настаивал, что враг должен только умереть, — у Мапара уже еле поворачивался язык, и он еле стоял на ногах. — Вы славно потрудились, друзья. Давайте, наконец-то, поедим и ляжем спать. — Мапар явно укоротил речь короля, что заметил и сам Екайлиброч, но не стал акцентировать на этом внимание и пригласил всех к столу.
Гоблинами был сооружен длинный стол, и они выкладывали на него продукты из последних двух мешков, которыми была набита целая телега. В качестве скатерти послужили пальмовые листья, а посуды и вовсе не наблюдалось. Воины ели руками. Силимэри сглотнула слюнки, увидев сочную жареную курицу и свиные стейки, обжаренные на гриле. Был сыр, свежие овощи, морепродукты и несколько разновидностей хлеба. Взяв всего понемногу, она отошла от стола. Воины расходились по кучкам: одни вернулись к кострам, другие сидели у кромки воды, третьи, уже утолившие голод, готовили место для ночлега, ведь палатки были далеко не на всех. Восточный бандурист пел жалобную песню, и по одной только интонации Силимэри понимала, что он поет о любви.
— Давай присядем у воды, — предложила она Иглесиасу, когда он тоже набрал себе на зеленый лист-тарелку всяких вкусностей.
— Хајде (Пойдем).
Они ели и поглядывали друг на друга.
— Я бы хотела, чтобы ты немного рассказал о себе, — прошептала она, — а то я влюбилась в тебя, практически ничего о тебе не зная.
Иглесиас понял вопрос и улыбнулся:
— Ја ћу ти рећи све што желиш да знаш. Ја ћу те научити свом језику, а ти мене својим, вилиним. И ми ћемо причати цео свој живот, моја мала звездо (Я расскажу тебе все, что ты хочешь знать. Я научу тебя своему языку, и ты научишь меня говорить на эльфийском. И мы будем говорить с тобой всю жизнь, моя звездочка)!
— Мала звездо!
Они присели на еще не остывший камень и кормили друг друга соленым козьим сыром, смеясь и обнимаясь под открытым небом, с которого за ними наблюдал воздушный змей, соединивший их судьбы.
Вскоре они уже лежали в палатке Иглесиаса, приковав свои взгляды к жидкокристаллическому монитору, на котором вырисовывался текст-диалог. Иглесиас говорил и писал, а Силимэри читала.
— Мы с тобой две половинки единого целого. Мы даже родились не только в один год, но и под одним созвездием. И ты, и я — воздушный змей, и именно звезды сжалились над нами и послали нам любовь. Я люблю тебя, моя эльфиечка, моя ненаглядная звездочка, и сделаю все, чтобы ты была счастлива.
Силимэри улыбалась. Ее охватывала радость любить и быть любимой.
— Ты говорил, что твой дедушка знал эльфийский. Он жил в Империи Эльфов?
— Он родился в Карпантраэле, на западе Империи Эльфов. Моя прабабушка была эльфийкой, а прадед — восточным гремлином. Когда дедушке было девять весен, они переехали в Империю Восточных Песков, но дед до сих пор свободно разговаривает на эльфийском, правда, видимся мы с ним очень редко: я даю частные уроки магии и часто езжу в командировки.
— Я последние годы тоже редко бывала дома: выполняя поручения императора, стала почетным охотником Империи Эльфов.
— После завершения этой операции мы могли бы начать новую жизнь: и ты, и я. Я не хочу расставаться с тобой даже на один день. Можно я поеду с тобой в Империю Эльфов?
— Милый, — она погладила его по щеке, — мне нужно уладить одно дельце, прежде чем мы с тобой навсегда будем вместе. Мне нужно разыскать одного доктора в Империи Англов, и только потом я вернусь на родину, чтобы раз и навсегда покончить со своим прошлым, но если ты хочешь, то можешь сопровождать меня.
— Какого доктора ты ищешь?
— Кементариндур Фабиоре. Он был моим лечащим врачом. Десять весен назад я проходила курс лечения в психиатрической больнице. Мой муж изменял мне, и я пыталась покончить жизнь самоубийством. Я резала вены. Мама настояла на госпитализации, и я полгода была отрезана от общества, и как раз в этот период была убита некая Элеоноре Арранитри — любовница моего мужа, о существовании которой я даже не знала: он их менял слишком часто. А три ночи назад я узнала, что ее труп похоронен в нашем саду под орешником. Об этом мне сказала Тэдиэн Абернелио — одна из числа последних любовниц Анк-Морхорке, которую, кстати, зарезали в ту ночь, когда мы с тобой смотрели на красную звезду и желания загадывали. Также она утверждала, что Элеонору убил мой муж, но Анк-Морхорке все отрицает. Более того, вчера он сказал, что это я ее задушила. А я совершенно ничего не помню. Мать Тэдиэн тоже говорит, что Элеонору задушила я. Я впала в отчаянье, понимаешь, Иглесиас: одно дело быть хладнокровной убийцей на поле боя и другое — когда тебя обвиняют в убийстве кого-то из мирного населения. Меня вчера арестовали и упрятали за решетку по подозрению в убийстве Тэдиэн Абернелио. Но я ее не убивала. Вся эта история такая запутанная, что рассуждать можно очень долго. Вот, например, Турэлио — эльф, который меня вытащил из тюрьмы и сопроводил в порт, утверждает, что брат Тэдиэн хотел сжечь меня в тюрьме и в таверне налево и направо кричал, что ему заплатил за это Анк-Морхорке. Я в растерянности и, если честно, сомневаюсь в своем муже, хотя мы с ним всегда были друзьями, не смотря ни на что.