— Уважаемый тюлень, — окликнул его Митя, стараясь быть вежливым.
Видимо, тюленя не обучали правилам хорошего тона, потому что он и ухом не повёл.
— Может, он глухой? — предположил Авося и крикнул погромче: — Эй там, на палубе.
На этот раз тюлень повёл ухом и, нехотя подняв голову от работы, проворчал:
— Чего разорались? Я не глухой.
— Мы думали, вы не слышите, как мы вас зовём, — сказал Митя.
— Меня вы не звали, — сердито отрезал тюлень.
Он был явно не в настроении, но Митя решил не обращать на это внимания.
— Вы, случайно, не морской волк? — спросил он.
— Нет, я морской лев, понятно?
— Вот это да! Ты — морской лев? А я — сухопутный. Значит, мы родственники, — обрадовался Мефодий, сразу же на правах родства переходя на «ты».
Уставившись на Мефодия, тюлень пристально осмотрел его, а потом недовольно пробурчал:
— Вот как? В таком случае объясни это тупицам, которые пришли с тобой. Тамбовский волк им тюлень.
— Кто тут поминал тамбовского волка?! — раздался сиплый рык, и из рубки появился Волк. Он выглядел, как заправский моряк. Китель с блестящими медными пуговицами и капитанская фуражка с кокардой красноречиво говорили о том, что он тут главный. Волк оглядел пришедших и хриплым голосом просипел:
— Был тамбовский, да весь вышел. Теперь я — Морской Волк.
— Вот здорово! А мы вас ищем. Говорят, вы большой специалист по свету, потому что обошли его вдоль и поперёк.
— Это верно, — самодовольно улыбнулся Волк.
Он достал трубку, как и подобает капитану, не спеша раскурил её и, затянувшись, закашлялся. Прочистив горло, Морской Волк обратился к Мите:
— Ну что, салага, юнгой пришёл наниматься?
— Нет. Я хочу, чтобы вы рассказали, как можно увидеть всё в другом свете. Это нужно для папы, чтобы у него получилась интересная книжка, — объяснил Митя.
— Понятно. Значит, твой папаша писака? Это дело, — попыхивая трубкой, одобрительно кивнул Волк. — У меня за время плавания баек накопилось, что сельдей в бочке. На сто книжек хватит с гаком. Эй, боцман, сбрось трап для этих салаг, — приказал он тюленю.
Митя ступил на верёвочную лестницу и стал подниматься на палубу настоящей шхуны, чувствуя себя отважным покорителем морей. Волны бились о борт, обдавая лицо солёными брызгами, и Митя понял, что он обязательно будет капитаном, конечно после того, как станет писателем, художником, автомехаником, укротителем и полицейским.
Скоро все гости поднялись на палубу. Морской и сухопутный львы по-родственному обнялись и удалились побеседовать о делах семейных. Им было что порассказать друг другу.
Авося разлёгся в шезлонге и, нежась на солнце, задремал под рассказ Морского Волка. А Митя с замиранием сердца ловил каждое слово.
— Как сейчас помню, попали мы в Красное море, — начал рассказчик. — Скажу не ради красного словца, что народ у нас бывалый, а там всех оторопь взяла. Уж на что я не робкого десятка — и то струхнул. Веришь ли, всё аж до горизонта красным-красно. А море так и бурлит, так и пенится. Плывём, как в клюквенном морсе. Ну, думаю, видать, тут великая сеча была. Сначала хотел было задний ход дать, а потом решил: нет, где наша не пропадала. Да ещё боцман закидывает удочку: как, мол, насчёт того, чтобы рыбы наловить. Не зря же мы сюда притащились. Он у нас большой охотник до рыбки. Мне-то что? Лови. Поплавок — дёрг, он — тащить: ни наживки, ни рыбы. Боцман опять закинул. Та же история. И так раз пять. Потом глядим, рыба выныривает — вся, как есть, красная. Я боцмана в бок толк, гляди, мол, рыба-то красная, а она, вишь, усмехается во всю свою бесстыжую рыбью пасть. Это, говорит, я за вас краснею, что рыболовы вы никудышные. Во как оно бывает.
— Неужели в Красном море вода красная? — удивился Митя.
— А то? По берегу аборигены бегают, и те краснокожие. Хочешь верь, хочешь нет. Все девицы красные, что тебе вишня.
— Я и не знал, — покачал головой Митя.
— Ты ещё много чего не знаешь, салага. Вон в Жёлтом море, и смех и грех, все рыбы жёлтые, точно у них желтуха. Видать, от воды покрасились. А туда же! Каждая кичится, что она золотая.
— Выходит, в Белом море и вода, и рыбы белые? — недоверчиво спросил Митя.
— А какие же ещё! Одни белуги. Затаятся, что тебе заяц в снегу. А вечером у них там танцульки. Соберутся и давай хвостами крутить. И ведь что примечательно: танцы у них тоже сплошь белые.
— Разве танцы могут быть белыми? — раскрыв рот от удивления, спросил Митя.
— А то нет! Ты у мамы своей спроси: могут или не могут, — проворчал капитан. — Я тебе больше скажу. В Белом море островитяне говорят сплошь белыми стихами.