— Может и не сказнят, — задумчиво почесал голову Марк. — Я слыхивал, что отцы–радетели всех помеченных к себе забирают. Ходоков из них, значитса, делают.
— Может и так, — не стал с ним спорить Лузга. — А только в чём тут прибыток, я не вижу? Не знаю что и хуже; на лобном месте, под плетью ката корчится или в проклятом городе от волшбы нечестивой издыхать!
— А что такое — проклятый город?
— Я же тебе уже сказывал, — удивился Гонда. — Каждый из трёхсот проклятых, что Лишнему служили, свой город имел. Ну, Хунгар эти города все и порушил. А только до конца их уничтожить даже он не смог! Большинство кристаллов и книг, когда жрецы мажески школы возрождать стали, в них и добыли. Вот только простому люду в них вход заказан. Сунешься — вмиг отцы–вершители переймут! Их возле каждого такого города много. Потому как, никто не знает, в какие именно города асуров Лишний свои сферы слияния поместил! А значит, в любой из них может будущий перевёртыш попасть попытаться! Поэтому поиском новых камней мажеских, да книг колдовских только сами жрецы и промышляют. Наберут народишку среди татей и каторжников, да в город ходоками и посылают.
— Только народ сказывает, что больно уж часто ходоки там мрут, — хмыкнул Марк, потягиваясь и повернувшись ко мне, лукаво подмигнул. — Так что не сказнят тебя Вельд. Ты не сомневайся! Как есть, в ходоки определят!
— Ладно, — согласился я. — Что убегать себе дороже, я уже понял. А сейчас–то почему вы меня в лесок не пустили? Сигма на мне пока чёрная.
— Трое! Дайте мне терпения! — возвёл глаза к небу, теперь уже, Лузга. Марк при этом как–то сочувственно захихикал.
— Награда очень уж большая, — со вздохом, признался Гонда. — Какой тать откажется? Вот они и взяли в привычку обозы жреческие сопровождать. Чуть в сторону от обоза отошёл, по нужде там али ещё чего и всё… Тут тебя и ждут. И пикнуть не успеешь, как свяжут и уволокут.
— Так стигма то на мне чёрная! — начал горячится я. — Какой смысл им меня красть?!
— Ну и что? — хмыкнул Марк, поднимаясь с земли. — Сегодня чёрная, а пройдёт несколько дней и побелеет. Они подождут.
— А разве так можно? — не на шутку озадачился я. — Ну вот утащат они меня, а после властям отдадут. Так я же молчать не буду. Всё как было расскажу.
— Кто тебя слушать будет? — презрительно фыркнул Лузга. — Да и сами ловцы тебя в город не повезут. Они тебя деревенским отдадут. Тем освобождение от баллота, а татям гроши и благодарность: подлечится там, припасы пополнить, о обозе богатом загодя узнать. А отцы–вершители потом и разбираться не будут, — мрачно подытожил он. — Больно им надо!
— В общем, всем хорошо, — констатировал Гонда. — И татям, и деревенским, и жрецам с господине князем. Плохо только тебе.
— Значит, они и сейчас за нами идут? — опасливо оглянулся я в сторону леса.
— Может, идут, а может, и нет их тут совсем, — пожал плечами Гонда — Проверять не собираюсь. Дорого обойтись может. И тебе не советую. Держись возле меня — глядишь и дойдёшь спокойно до Вилича.
— А чего они ждут тогда? — задумался я. — Не проще подойди и просто забрать нас. Оружия у нас нет, а там, — кивнул я в сторону обоза, — если охрана и вступится, так их с десяток всего. Заодно и обоз пограбить можно.
— Так–то оно так, — почесал за ухом Гонда. — Добра на подводах немало будет. Ток жрецы давно отучили их обозы грабить. Отнять то, оно дело не хитрое, — кивнул он на подводы. — Ток потом этим татям жизни не будет. Отцы–вершители их даже искать не станут. Просто отец–приор отлучит от храма Троих все окрестные деревеньки за потворство и всё. Мужики их сами порвут. Это даже похуже будет, чем с белой стигмой по лесам шастать!
— Ну а мы, — добавил Лузга, — пока за обозом идём, тоже под защитой Троих находимся. Тайком умыкнуть могут, а вот так … В открытую… Дураков нет! Жрецов даже степняки не грабят!
— Да, — оживился я. — Как раз хотел спросить. А почему в повозки быки запряжены? На конях то побыстрее было бы.
Очередное разглядывание моей тушки тремя парами глаз дало понять, что я опять сморозил что–то, по местным меркам, невообразимо глупое.
— У нас на конях только самоубийцы ездят, — наконец выдавил из себя Гонта. И тут же, потерев подбородок, опроверг самого себя. — Нет. И они не ездят! Можно и попроще смерть сыскать, ежели жить неохота.
Я вопросительно уставился на него. Гонда устало покачал головой и всё же решил объяснить.
— Это всё из–за степняков. Эти дикари, почему то решили, что на лошадях могут ездить только они. Бог, что ли, ихний, им так разрешил или ещё чего. — Гонда презрительно фыркнул и тряхнул головой. — Не это важно. Важно, что за другими они такого права не признают. И звереют, когда даже просто в здешних краях лошадь увидят. А уж ежели верхом кого на ней споймают, то совсем беда.