Интересно, насколько это все правда? Нет, Лика сейчас честна. Но какая мать не приукрашивает своего ребенка и не хвалиться его успехами, да и мама, там совсем нерядовая была, — протекцию никто не отменял. Но ладно, хоть какие-то сведения. Вот вопрос, кто отец, меня как-то сильно волнует, но тут, скорее, личное, а она это красиво обошла. Осторожно поинтересовался этим фактом. Та как-то смутилась, но все-таки сообщила, что у неё по молодости случилась любовь, она допустила к себе одного, очень симпатичного и, как ей показалось, преданного только ей. Но на него положила глаз одна пожилая из охраны верховной и позвала к себе. Тот с радостью мою бросил, на память оставив ребенка. Правда, потом куда-то исчез. Так, что я могу совсем не волноваться на его счет.
— Как с твоей дочкой? Не появится ли он тут также? — хмкнул я.
— Нет, мертвый он. Мне попрощаться… приносили…его голову, — с трудом выдавила девушка.
Её этот разговор явно напрягал, и нервировал. Но я решил все закончить сразу.
Поинтересовался, нет ли еще каких сюрпризов? А то меня, как мужа, это немного волнует.
Та взорвалась:
— ревнуешь, что ли к одному темному? Забыл, как сам меня шлюхой обзывал? Я же всех, с кем в постели была, даже не помню. Даже сколько их было… приблизительно. Как тебе такая жена?
— Не очень, признался я. Но сейчас ты стала, как мне кажется, другой. Замужество на тебя очень положительно подействовало.
— Так, голубки, вмешалась Мария, гася очередной возникающий конфликт.
— Работы, что ли нет? Муженек, идешь в стойло, мусор убери, лошадок почисти, телегу переставь, зерно разгрузи, ну, сам там разберешься. А я приготовлю что-нибудь поесть. Да еще и для Сильмэ нужно, какой отвар сделать или хотя бы попоить. Та уже сутки валяется, и никакой заботы. Что ты за мать?
Ну что, начали выполнять, что приказано. Когда мне надоело возиться внизу, сделал отвара, пошел поить пленницу.
С трудом удалось. Не смог привести в сознание, все же влил кружку варева. Посидел рядом. Очень красивая девочка. Темноволосая. Наверно похожа на маму. Правда, я ту всего раз в жизни и видел, несмотря на то, что она теперь моя законная жена.
Очень симпатичная моя падчерица. Некрасивое слово, мне не нравится. Буду дочкой называть, хотя, если считать по возрасту, скорее моя прабабка, но тут не на года смотреть надо… так-то смотрится, как старшеклассница. Много моложе меня… И это сильный маг и опасный воин? Что со своими детьми эльфы делают?! Ей в куклы бы играть. Вроде и светлая что-то подобное рассказывала, хотя, у тех, вроде попроще.
Нет, не воспринимаю я её как врага. Если б встретил в поле, смог бы выстрелить?!
Наверно нет. А вот её, не думаю, что такие проблемы мучают.
Дочка. Жутко и непривычно звучит. Погладил её волосы, укрыл плащом.
На следующий день, утром, сварил еще отвара. Ничего особенного, обычный, укрепляющий. Понес ребенку. Сначала больше проливалось, потом, вроде, начала пить. По первости, вроде непроизвольно, потом, явно приходя в себя. Когда открыла глаза и увидела меня, первая реакция была сильный испуг. Явно пыталась что-то колдануть, но ничего не получилось, зато, очень больно засадила ногой по…не скажу куда. Не планировал, но тут взыграла злость — решил побесить.
— Ну что, доченька, как твое самочувствие? Придвинул к её губам кружку с настоем:
— давай, глоточек за маму, глоточек за меня, папу, в смысле…. Та отвернулась. Я продолжил:
— Сильмэ, доченька, это надо выпить, это лекарство, тебе станет лучше…
Хм, посмотрела она на меня как-то с опаской. Крикнул в сторону кухни:
— Малигинэ, наша девочка очнулась, иди сюда!
Вот тут надо было видеть её лицо. Сначала удивление, радость и ожидание.
Но когда влетела светлая эльфийка с криком:
— дочка! Как ты себя чувствуешь?
Такое офигение… Не смог сдержаться и заржал.
— Добро пожаловать в дурдом, выдал опешившей девочке, и отошел в сторону, уступая место её матери. Та обняла и поцеловала её. Что та чувствовала, можно было видеть на её лице. Кто-то говорил, что эльфы могут прятать эмоции. Не знаю, может быть. Но сейчас, все читалось, как книга. Все, я её простил! Это шоу я никогда не забуду! Лика совсем забыла, как теперь выглядит, и пыталась расспрашивать: как та себя чувствует, не болит ли что? Ну и многое другое: про дела в столице, что стало с высшим кругом, пока она отсутствовала, да и кучу других вопросов. Та молчала и дичилась, пытаясь забиться еще сильнее в угол, как хомяк зарываясь в сено, на котором до этого лежала. Явно опасаясь нашего общества.