Куда забавнее, чем щелкать фотоаппаратом, было наблюдать, как снимают другие. Как выставляют детей на фоне водопада, выдвигают им вперед то правую, то левую ногу, репетируют улыбку, бранятся в случае неудачи и начинают все сначала, а ко всему привычные малыши выдерживают «фотосессию» со скучающими взорами, не забывая по команде воссоздать на лице «киношный» белозубый оскал…
Забавно.
В парке было по-настоящему хорошо. Легко на душе; наверное, люди, сто лет назад выбиравшие место для каждого камня и каждого дерева, находились под властью вдохновения. Наверное, праздные курортники, которых каждый день привозили сюда высоченные чадящие автобусы, каким-то образом чуяли это и входили со счастливым парком в своеобразный резонанс…
– Женщина! Уйдите в сторону, пожалуйста!
Юля вздрогнула. Сказано было не ей – но в голосе было столько раздражения, что даже те экскурсанты, к которым никак не могло относиться слово «женщина», завертели головами.
Толстошеий, в белых шортах бычок фотографировал свою подругу – как водится, по стойке «смирно» напротив клумбы. В кадр попала какая-то случайная дама – ее и погнали, причем слово «пожалуйста» никак не могло скрасить бесцеремонную наглость приказа.
– Пожалуйста, – процедила женщина сквозь зубы и медленно, брезгливо отошла.
– Еще шипит, – пробормотал фотограф. – Ходят тут всякие Маньки с пивзавода…
– Что?!
– Ну, или с майонезной фабрики, откуда ты там приехала…
Фотографируемая подруга хихикнула.
Юля поразилась. Магнолии, небо и море внизу, лилии в бассейне, самшитовые кусты – все это настолько не сочеталось с привычным хамством чудища в белых шортах, как если бы в подтянутом симфоническом оркестре обнаружился пьяный, синий, в мокрых штанах музыкант.
Незнакомая женщина тоже поразилась. И – не сумела пропустить слова мимо ушей. Она покраснела – волной; кажется, на глазах у нее даже выступили слезы.
Стас шагнул вперед. Юля не успела испугаться – Стас что-то сказал Белым Шортам, те ответили отборной руганью, фотографируемая подруга радостно засмеялась на фоне куста. Стас еще что-то сказал – круглая голова, принадлежащая Белым Шортам, вдруг налилась кровью, Юле показалось, что еще мгновение – и этот ясный день омрачится, кроме хамства, еще и мордобитием…
Но обошлось. Сделали свое дело ледяное спокойствие Стаса и его железобетонная уверенность – без единой толики лишних эмоций, без горячности либо агрессии. Наверное, в этот момент он более чем всегда был хирургом, хирургом до мозга костей.
Белые Шорты еще долго бранились и брызгали слюной, а Юля, мертвой хваткой вцепившись в Стаса и в притихшего Алика, гордо вышагивала по аллее вниз. На них поглядывали скорее заинтересованно, чем одобрительно; вокруг Белых Шорт и его подруги образовалось пустое пространство – карантин.
И уже у калитки их догнала та самая незнакомая женщина.
Глава вторая
Занимательная геральдика: ГЛИНЯНЫЙ БОЛВАН НА ЧЕРНОМ ПОЛЕ
Я не был в клубе лет пять, не меньше. И примерно столько же не был в городе; суета всегда действовала на меня угнетающе. Вот и теперь – сразу же за городскими воротами у меня начала болеть голова.
Клуб помещался в самом центре, чуть выше рыночной площади, напротив дворца для публичных увеселений. Вход в здание клуба украшали два бронзовых грифона – и если один возлежал, уронив голову на когтистую лапу, то второй развернул крылья и разинул рот, готовясь атаковать. Ступени крыльца были пологие, розового мрамора. Дверь согласилась открыться только после значительного с моей стороны усилия; я шагнул внутрь – справа обнаружилось зеркало, и на секунду я увидел свое отражение: черный плащ до щиколоток, черная шляпа, расшитая звездами, все в соответствии с протоколом. Разные глаза – правый синий, левый желтый. Вторичный признак наследственного мага проявился в моем случае очень уж ярко – у отца, например, оба глаза были голубые, разница состояла в оттенке.
– Как здоровье вашей совы?
Я обернулся.
Старичок был сед, как зрелый одуванчик. Правый глаз карий, левый – карий с прозеленью; оба глядели с профессиональной доброжелательностью:
– Молодой господин – член клуба или только желает вступить?
Я снял с шеи кожаную сумку для документов. Извлек членский билет, поводил перед носом старичка:
– Сова чувствует себя хорошо. Мое имя Хорт зи Табор, я хотел…
– Как время-то идет, – сказал старичок, и оба его глаза заволокло легкой дымкой. – Я, милостивый государь, помню, как радовался ваш батюшка вашему благополучному появлению на свет… А ваша бедная матушка! После стольких потерь, в столь зрелом возрасте – наконец-то благополучные роды…
Я нахмурился. Не люблю, когда посторонние оказываются посвященными в интимные тайны нашей семьи. Тем более не люблю, когда об этих тайнах болтают.
– Сколько вам? – спросил старичок с обезоруживающей улыбкой. – Двадцать пять?
– Позвольте мне пройти в правление, – сказал я ледяным тоном.
На полированной стойке гардероба застывшей лужицей лежал птичий помет. Судя по экскрементам, здоровье оставившей их совы было в полном порядке.
Последний раз я платил взнос двадцать пять месяцев назад; теперь мой долг улегся золотой горкой на черном бархате стола. Господин председатель правления кивнул господину кассиру – мои денежки переместились со стола в мешочек, а затем в сейф.
– Итак, господин зи Табор, вы получаете в полное распоряжение Корневое Заклинание – с условием, что оно будет реализовано в течение шести месяцев. Если по истечению этого срока вы не воспользуетесь своим правом – оно, то есть право, у вас изымается, и в качестве штрафа вы теряете возможность участвовать в следующем розыгрыше.
На плече у председателя правления топталась пожилая, видавшая виды сова. Приоткрыла один глаз, окатила меня желтизной сонного, презрительного взгляда – и зажмурилась опять.