– Ну наконец-то. Я уж боялась, что ты не приедешь.
– С чего бы? Я же сказал, что договорюсь.
Кацуро снял обувь, поднялся на приступку, прошел внутрь и оглядел небольшое помещение.
– Ты что, одна? А где мать с отцом?
Эмико нахмурилась.
– Давно ушли. Я тоже должна была помогать, но решила, что надо дождаться тебя – нехорошо будет, если ты приедешь, а никого нет.
Кацуро пожал плечами:
– Ясно.
– Ты ведь не собираешься в таком виде участвовать в бдении?
На нем были джинсы и футболка.
– Конечно, нет. Подожди, переоденусь.
– Давай скорее.
– Сам знаю.
Подхватив сумку, он поднялся по лестнице. На втором этаже находились комнаты в японском стиле: одна в четыре с половиной, другая в шесть дзё. Комната побольше принадлежала ему, пока он не окончил школу.
Он открыл фусума и вздрогнул. Занавески были задернуты, и в комнате было темно. Кацуро включил свет и увидел, что все здесь осталось по-прежнему. На письменном столе все так же закреплена точилка для карандашей, плакаты с любимыми исполнителями со стены тоже никто не снял. На книжной полке рядом со справочниками – самоучитель игры на гитаре.
Вскоре после того, как он уехал в Токио, мать говорила, что Эмико хотела бы взять эту комнату себе. Он сказал, что не возражает – просто уже тогда решил заниматься музыкой и думал, что вряд ли вернется в родительский дом.
Но если комната осталась нетронутой, значит, родители еще надеются на его возвращение. При этой мысли у него стало тяжело на душе.
Он переоделся в костюм и вместе с Эмико вышел из дома. К счастью, для июля было довольно прохладно.
Бдение устроили в городском общественном центре. Его построили недавно, сестра сказала, что пешком идти минут десять.
Они добрались до района жилых домов, и Кацуро удивился, насколько изменился пейзаж. Эмико рассказала, что появилось много новых жителей. Надо же, и в таком городишке что-то меняется.
– А ты как? – спросила сестра на ходу.
Он знал, что она имеет в виду, но все равно уточнил с непонимающим видом:
– Ты о чем?
– Решил, что будешь делать? Если ты действительно сможешь зарабатывать на жизнь музыкой, тогда ладно, но ты уверен в себе?
– Само собой. Иначе зачем бы я стал этим заниматься? – ответил он, но на сердце было неспокойно. Ему казалось, что он обманывает самого себя.
– Просто я никак не пойму, откуда в нашей семье такой талант. Я же была на твоих выступлениях, мне кажется, у тебя здорово получается. Но примут ли тебя как профессионала – это уже разговор совсем в другой плоскости.
Кацуро скривился:
– Не наглей. Что ты можешь в этом понимать? Ты ведь не имеешь к музыке никакого отношения!
Он думал, что она обидится, но Эмико сохраняла спокойствие.
– Именно так, никакого отношения. Я ничего не знаю про мир музыки. Поэтому и спрашиваю, как у тебя дела. Если ты так в себе уверен, расскажи подробнее о том, как ты видишь свое будущее. Какой у тебя план, как ты собираешь действовать дальше, когда сможешь зарабатывать этим на жизнь. Мы не знаем ничего, поэтому и я, и папа с мамой очень волнуемся.
Сестра говорила правильные вещи, но Кацуро хмыкнул:
– Если бы все шло по плану, никто бы не мучился. Хотя что может понять человек, который, отучившись в местном женском университете, поступает на работу в местный сберегательный банк?
Это он про Эмико. Следующей весной она должна была окончить университет и с местом работы уже определилась. «Вот теперь она точно обидится», – подумал Кацуро, но сестра только вздохнула и устало спросила:
– А ты когда-нибудь задумывался о том, что с родителями будет в старости?
Кацуро замолчал. Старость родителей – одна из тех вещей, о которых думать не хотелось.
– Папе месяц назад было совсем плохо. Опять сердечный приступ.
Кацуро остановился и посмотрел на сестру.
– Серьезно?
– Разумеется, серьезно. – Эмико тоже пристально посмотрела ему в глаза. – К счастью, без осложнений. Мы, конечно, переполошились – бабушка ведь тоже не вставала.
– Я и не знал.
– Папа велел маме тебе не говорить.
– Вот, значит, как…
Значит, не видел смысла извещать такого непочтительного сына. Поскольку сказать на это было нечего, Кацуро опять замолчал.
Они снова двинулись вперед, и до самого центра Эмико тоже не сказала ни слова.
4
Здание общественного центра выглядело как одноэтажный жилой дом, разве что чуть побольше. Везде с озабоченным видом суетились люди в траурных одеждах.
У входа он увидел мать, Канако. Она беседовала о чем-то с худым мужчиной. Кацуро медленно подошел.
Канако, заметив его, ахнула. Он собрался было сказать: «А вот и я», но, увидев лицо стоявшего рядом с ней человека, потерял дар речи.