Может, собака Баскервилей завелась? Жители близлежащих улиц выгуливают возле университета здоровенных псов, так что кто их знает… Окраина.
Повадилась ко мне в магазин одна очень умная студентка.
– Я хочу что-нибудь по логопедии подобрать. Правда, дома у меня и так много книг: не помню, что есть, чего нет… Можно, я возьму вот эту тоненькую методичку до завтра посмотреть? Сверю содержание… А денежку оставлю. Если не подойдет, верну.
– Хорошо.
На следующий день книжку возвращает, я, соответственно, деньги отдаю.
И так повторилось несколько раз.
Позже я случайно узнала, что предприимчивая девушка переписывала вечерами необходимый материал из учебных пособий. А утром возвращала их на место. Браво!
В юности, начитавшись Хемингуэя, я полюбила Париж, прочитав Бротигана, полюбила Америку. “Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин” – так, по-моему, было начертано на стенке в рекреации нашей средней школы. К чему это я… А вот к чему. Ричард Бротиган оказался для меня так значителен и так близок, что только благодаря ему мне впервые захотелось дотянуться до души Америки – потому что это его Америка, Америка из романа “Чтоб ветер не унес все это прочь”. Бротиган прижился в моем сердце с первых страниц. Его гамбургер – как мой бутерброд, его детство – словно в моем дворе.
Почему русские боятся американской экспансии? “Сникерсы”, Микки Маусы, “Виндоусы” – ничто не может прорасти на нашей земле, не став нашим. А это непросто. Картофель прижился. Колорадский жук – опять-таки. А вот кактусы только на подоконниках. И то дохнут…
К слову, посадила я осенью возле кассы денежное деревце. Так вот, на днях – засохло… К чему бы это?
Купила на Невском “Письма” Ван Гога. И тут же книга, словно птица, вырвалась из рук…
Усаживаясь на скамейку в электричке, точно помнила, как ляжка коснулась прохладного куска “докторской”. Значит, в электричке полиэтиленовый кулек был. Дома не нашла…
С утра звоню на Витебский вокзал:
– Я вчера забыла сумку в электричке. Вам не передавали?
– А что в ней было?
– Полкило колбасы и “Письма” Ван Гога. Ах да, еще ножницы. И тетрадь.
– Странный набор…
Набор вполне житейский. Вот только тетрадь… Силюсь вспомнить, о чем в ней было написано? О нас, о разном, об очень личном… Потеря зонтика или золотой сережки огорчит меня в такой же мере, как прокисшая кастрюля супа. Но забытая в электричке тетрадка – это трагедия. Кто будет читать мои записи? Ну ладно, пусть не будет читать, выкинет… Путь утерянных любимых вещей не проследить. Знаю одно, они редко возвращаются к владельцу. Лучше сразу отпустить все утраченное в электричках, автобусах, на пляжах и в кафе…
А книга? Полгода я собиралась ее приобрести, полдня читала и еще полдня горевала, что оставила в вечерней электричке. “Утешил” сын:
– Да что там эти письма Ван Гога по сравнению с тем, что я мог бы утонуть в пруду! Мы сегодня с ребятами на рыбалке провалились…
– Как?!! Расскажи!
Переживание об утраченных вещах тут же отошло на второй план.
И в самом деле? Жизнь важнее текстов, написанных во всех книгах мира. Включая Библию. Продолжится род человеческий – будут писаться новые письма, создаваться новые книги Бытия. Прекратится – и кто будет разбирать всю эту макулатуру? Отсюда первостепенность младенца и вечное утешение во взгляде на его радостную мордашку.
Первое июня. День защиты детей.
В актовом зале ЛГУ концерт для ребят из областных школ. Надписи “Молодая гвардия”, “Единая Россия”, “Организация Панда” на разноцветных благотворительных шарах, к которым снизу привязаны самодельные бумажные птицы. Внутри птиц дети пишут свои желания. После концерта шары отпускают в небо. Не знаю, из-за дождя или из-за плохого надутия, но многие вернулись на землю. Я поймала возле института мокрого журавлика, в котором спряталась строчка: “Хочу, чтобы меня любили”. Не об этом ли всю жизнь мечтал Ван Гог?
“Кто хочет удержать меня, тот должен странствовать со мной”. Тейяр де Шарден.
После работы ты и я в ресторане “Подворье”. На блюде розовая форель. На столе красная свеча. Говорим о будущем.
Ты созидаешь маленький уют вопреки моему большому хаосу. Камень за камнем – в основание, соломинку за соломинкой – на крышу. Я любуюсь твоей ювелирной работой и соглашаюсь в этот вечер на всё! На перемену блюд, на перемену адреса, на перемену фамилии. И даже звезда за окном соглашается побыть настольной лампой. Из солидарности…
– Пойдешь жить в каморку папы Карло?
– Пойду.
– Не боишься, что тесно?
– Не боюсь.
Я боюсь, устоит ли домик бедного папы Карло перед натиском такого Буратины, как я…
Маленький городок замер под лавиной сорвавшегося звездопада. Захватывает дух. Страшно за людей, спящих в крошечных домах. Страшно за нас с тобой. Страшно и весело.
Лето – лучшее время что-то менять в жизни. Этому способствует буквально все: настроение, ветер, цвет брюк, цвет волос, пустота квартир, закрытость школ, заброшенность пустырей, тенистость парков и даже теплота и тинистость прудов.
Все в пользу лета – времени перемен.
Отсутствие морозов позволяет с легкостью представить шалаш, в котором рай, и еду, которая повсюду зреет. И главное – мужчин, которые беззаботны, и себя, которая беззаботна вдвойне.
Даже дети летом перестают быть обузой. Распущенные на каникулы по дачам и дворам, они целыми днями гоняют в старых кедах мяч, седлают стремные велосипеды и счастливы…
Все хорошо настолько, что лучше бывает только в странах, где лето – всегда.
Студенты сдают экзамены, защищают дипломы.
Заинтересовалась показом выпускных мод. Учащиеся факультета искусств демонстрируют в холле университета свои дизайнерские проекты – костюмы. Комиссия расположилась за столом возле гипсовой фигуры Пушкина. Выпускницы крутят бедрами перед задумчивым поэтом. Впрочем, с различных постаментов по городу Александр Сергеевич насмотрелся и не такого. А здесь было на что полюбоваться. Одна молодица одета под неандерталку: мех и полоски кожи, другая, как кукла, обернута бумагой и пластиком, но круче всех смотрелась девушка в сарафане из макраме. Я вспомнила свое студенчество: в строевках, потертых джинсах и кроссовках, которые теперь даже китайцы постеснялись бы продавать. А нынешние студенты щеголяют в одеждах, два раза ни на ком не повторяющихся. Украшены вышивкой, оплетены бижутерией, увешаны стильными сумками, рюкзаками, брелоками. Мне нравится то, что они наряднее и раскованнее нас. Хотя веселее вряд ли.
Похоже, мои начальники с приходом лета тоже решили что-то менять… Одна за другой закрывались принадлежащие им торговые точки.
Агония приближалась и к моему магазину. Последние месяцы книги не привозили, а увозили… Я не знала, чем заполнить стеллажи. Просто хороший писатель Висенте Бласко Ибаньес последним остался на полке с художественной литературой.
– Поверните Ибаньеса лицом к читателю, – посоветовал мне менеджер.
И я повернула. Но к тому времени на лица уже не смотрели. Покупатели проходили мимо. Начальники не интересовались спросом, копеечную выручку забирали раз в две недели. И однажды утром я пришла в пустой магазин: ни книг, ни зарплаты. В ведерке из-под майонеза – труп денежного дерева. В железной коробочке – пятикопеечные монеты, которые никто не брал на сдачу.
“Нет больше у меня начальника. Нет больше у меня дома. Нет больше у меня работы. И никто, кроме меня, в этом не виноват. У меня ничего не осталось. Мой кредит в банке израсходован. Шагни через край”. Чак Паланик.
Впрочем, зарплату мне все же выдали, а вот лохматенький альбом Ван Гога, одушевленный моей любовью, навсегда исчез в коробках ООО. Позже я встречала в магазинах похожие аrt-буки, но покупать не хотелось. Книги, как и люди, разнятся не только по внешности и характеру, но и по неповторимой душевной истории, которая с каждой из них связана. А двух одинаковых историй не бывает.