Вот что пишет об этом Джони. Запись датирована 28 июля, как раз между рождением Луизы и её смертью: «И голова, и Земной шар, и яйца Господа нашего Иисуса Христа имеют овальную форму, что могло бы многое объяснить, но не объясняет. Под определённым углом и измождённая голова, и Земной шар, полный ископаемых, и распрекрасные яйца выглядят не овальными, а круглыми».
Ну что тут скажешь. Джони вполне приспособился к квантовому восприятию мира. Он перестал бояться трудностей и почти не сопротивлялся им, ссылаясь на кота Шрёдингера. Кот этот, как мы знаем, подобно электрону в квантовом ящике — и жив, и мёртв одновременно. Узнав о смерти Луизы, к примеру, Джони будто и не удивился.
Выйдя из «Шантимэли», они взяли такси и ещё час или два ездили по городу — безо всякой цели и подчиняясь случайному мерцанию светофоров. То, что мерцание случайно, отчётливо было видно по пешеходам: подойдя к перекрёстку, они не знали как быть. «Переходить дорогу или не переходить?» — эти мысли роились у них в головах и мешали спокойной жизни. В результате они переходили её как придётся и зачастую погибали, не дойдя и до середины.
— Почему Луиза? — спросил Митя.
— Джони попросил. — Хью покрутила ручку и закрыла окно. Воздух к ночи остыл и теперь свистел, что было мочи, влетая через переднюю дверь и вылетая через заднюю. — Ему нравилось это имя. Он звал так Вику Россохину, — Хьюлет запнулась и поглядела на мост впереди. — Vi и вправду была похожа на Луизу, — добавила она, выдержав драматическую паузу.
Они въезжали на Большой Устьинский мост.
Справа и слева лучилась рекламой Москва-река. По правде сказать, Митя догадывался о Луизе и без Хьюлет. Джони то и дело использовал это имя в связи с Викой, но какие тут были мотивы — непонятно. Вероятно, овал, о котором он писал, и в самом деле представлялся ему кругом.
Такси переехало мост. «Волга» с надписью «Командир» наводила на мысли о войне. Она тряслась всем своим ржавым корпусом, подпрыгивала на ухабах и воняла бензином. Иными словами, война продолжалась. Хьюлет едва держалась, подумывая о плене. «Лучше сдаться, — рассуждала она, — чем такая война», — и сдалась.
— У кафе, пожалуйста, — сказала Хью.
Машина свернула на светофоре и, подождав с минуту, въехала на стоянку Coffee Point. «Coffee Point, — гласила вывеска, — европейская кухня на любой вкус». С утра и до ночи, пока не надоест и вам, и нам, добавил Митя и вернулся к Джониным овалам. Ясно, что образ, придуманный Джони, носил глубокий метафизический отпечаток, но какой — Митя не знал, да и вряд ли теперь узнает. Так что вместе со стеклянной пробиркой в Митину базу данных можно было заносить и само имя: «ЛУИЗА — загадочная и не вполне осознанная репликация».
А что тут удивляться? Люди сплошь и рядом придумывают себе образ и влюбляются в него. Всё ж лучше, чем жить гадкой реальностью.
— Здесь Джони часто бывал, — прервала его размышления Хьюлет. — Придёт и пишет себе. Он вообще много работал — и в «Прекрасном мире», и в кафе по выходным.
Кафе располагалось между Водоотводным каналом и Москвой-рекой. Довольно тихое место.
— Там его все знали.
— Хотите, зайдём? — предложил Митя.
Но у них ничего не вышло. Кафе закрылось. «Ремонт» и «Осторожно, сосульки» — было написано на двери, а в окнах виднелись стропила и кадушки с краской. У стойки валялась табличка «Добро пожаловать в Coffee Point». Спасибо, что помните о нас, просиял Митя и поднял с тротуара камень на память. Коллекция артефактов росла на глазах. А тут и светофор замелькал, как будто сломался.
— Вот и светофор сломался, — сказал он.
Катя Мануилова надела шапочку. Заморосил дождь. С десяток птиц поднялись от реки и, захлопав крыльями, одна за другой пошли к Павелецкому вокзалу.
— К вокзалу пошли, — отозвалась Хью. Она задрала голову и с минуту провожала птиц, улыбаясь и как будто разговаривая сама с собой. В её воображении это были русские цесарки — в своём роде гибрид канадского самосознания и российской действительности.
Утки торопились на поезд. Билеты они купили заранее и теперь лишь хотели не опоздать к отправлению. Они по одной зайдут в вагон, устроятся в своём купе и возьмут себе железнодорожного чаю с печеньем. Путь не близкий. В дороге всякое может случиться, но Мануилова гнала прочь дурные мысли. Да ничего с ними не случится, думала она. Поедят, лягут спать, а наутро, миновав границу, высунутся в окно и вздохнут с облегчением. «Как же хорошо, — засмеются цесарки, — оказаться наконец на свободе».