— Да, полковник, и о чем вы? — оторвался я от созерцания бассейна.
Зайни — отличный экземпляр малайца, искренне доброжелательный и милый. Но еще он отвечал за безопасность нашей конференции, и ряд орденских ленточек под именной табличкой говорит о том, что Зайни кое-что смыслит в своей работе.
— О вашем хорошем вкусе, сэр. Вон она, почти там, куда вы смотрите. Мы называем ее — графиня.
Ах, вот что. Графиня? Что ж, ничего удивительного.
А ведь и вправду она. Никакого пенджаби, только очень откровенный купальник на этом хорошо знакомом мне мускулистом теле с великолепной грудью. Матерчатый рюкзак на пластмассовом столике рядом — тот самый. Захватанный английский покетбук в руке. И черные очки.
Княгиня — светлость. Графиня — сиятельство, мелькнуло у меня в голове. А если на английском…
— Она почти всегда приходит сюда по воскресеньям, позавтракать и искупаться, — продолжал полковник, чуть посмеиваясь. — Отдыхает. Очень, очень много берет, когда работает. Клиентов выбирает всегда сама. И с чего вроде бы — ведь совсем не молода.
Что? Я замер на месте, а Зайни заливисто засмеялся, похлопывая меня по руке.
Малайцы умеют смеяться потрясающе. Хотя самый незабываемый смех у их ближайших родственников — жителей Брунея: по поводу и без повода, счастливый до самозабвения.
— Ну, мы за ней очень, очень внимательно следим, конечно, — сказал, отсмеявшись, полковник. — На всякий случай. Слишком с серьезными людьми общается — вот с вами например. Но — пока никаких претензий. Она уж точно совершеннолетняя. Ее клиенты тоже. Никогда ничего не украла. Так что с нашей стороны — все почти чисто. А как она говорит по-английски — у нас англичане так не могут. И ведь никакая не англичанка, а ваша соотечественница.
Зайни снова залился смехом, а я просидел за своим столиком еще минуты три без движения.
Но потом все-таки встал и двинулся к ней.
— Я не прошу сегодня денег на еду, — приветствовала она меня на том же потрясающем, отчетливом, идеальном английском. — Конференция закончена?
— Полковник говорит, что здесь вас называют графиней, леди, — сказал я ей на русском. — А как вас зовут на самом деле, ваше сиятельство?
— Ой, ну Маргаритой же, — отозвалась она на том же языке после крошечной паузы — и передо мной вдруг оказался абсолютно другой человек.
Я стоял и скорбно молчал.
— Раскрыл меня, значит, поросенок малайский. А вот графиня — ну, приехали. Даже не знала. Ну уж сядьте, что ли…
Она помолчала и добавила, загадочно глядя на меня непроницаемыми черными очками:
— Никогда не подхожу к нашим. Правило такое. К вам подошла. И не ошиблась. Потому что прочие наши вот сейчас, с ходу, назвали бы меня на «ты». И «леди» не сказали бы никогда. Национальная особенность.
— И кто вы, откуда, с таким английским? — тупо спросил я.
— Вот так взять и все сказать?
Пауза.
— А почему и нет. Преподаватель. Университета. Была, еще три года назад. А сейчас — здесь. Здесь — это вообще. Месяц назад была еще в Бирме. До того — в Индии. И вот так, кругами… А тут мне нравится. Ничего городок, этот ваш Куала-Лумпур.
— Преподаватель чего — английского?
— Хинди, вообще-то.
История Маргариты была, как и сотни таких историй, обычной и поразительной одновременно. Университет, конечно, был отнюдь не московский, а далеко за Байкалом. Она его закончила и там же осталась — отличная карьера, по тамошним понятиям. И пришел момент, когда ректору очень надо было, по очевидным причинам, повысить какую-то преподавательницу лет этак двадцати двух. А для этого потребовалась целая реорганизация, в результате которой возник вопрос: а зачем нам вообще тут хинди?
Список выпускников, которым этот самый хинди оказался более чем кстати, в таких ситуациях никого не трогает, закон замены опытных и компетентных на бездарных и просто никаких работает неумолимо от Калининграда до Владивостока. Маргарита, правда, получила предложение: сохранить место, то ли хинди, то ли английский, встречаясь иногда — не с ректором, а с проректором, чтобы никому не было обидно.