Я пообещала себе рассказать ему о «Новом мире», когда мы вернемся в Крепость, но теперь боялась, что это только усугубит ситуацию. К тому же впервые в жизни, пусть и чувствуя перед братом некоторую вину, я грелась мыслью о чем-то, что принадлежало мне – и никому больше. Каждый вечер перед сном в тишине нашей комнаты я вспоминала магазин, перебирала в памяти вещи, что там стояли, думала о чувстве легкости и свободы, которое мне подарили всего несколько часов пребывания там. Я представляла, как вернусь туда, прочитаю каждую карточку, буду заваривать чай в подсобке и наконец устроюсь туда работать. Я бы ни за что тогда в этом не призналась, но у меня был секрет.
В Крепости мы с мамой отвечали за запасы. Нашей задачей было вести учет бесконечных баночек, стеклянных и консервных, теснившихся на полках металлических стеллажей, которые стояли вдоль дальней стены убежища. Рис, макароны, которые не надо долго варить (чтобы не тратить лишнюю энергию) и обязательно цельнозерновые (так они дольше сохраняют вкус), сухари, крекеры, молоко с длительным сроком хранения, консервированные помидоры, тунец и кукуруза, бобовые, твердые сыры в упаковке, сахар, соль, специи, маринованные овощи и соленые анчоусы. Скоропортящиеся продукты мы помещали в пакетики из фольги, в которые добавляли поглотители влаги и кислорода, чтобы не допустить разложения. В такой упаковке сыр, например, мог храниться без холодильника двадцать пять лет. А еще у нас была сушилка – незаменимая вещь, если хочешь сохранить продукты на много лет. В ней мы сушили продукты, которые сами вырастили или произвели: фрукты, овощи, зелень, мясо, – а из яиц делали яичный порошок.
Продукты, у которых согласно папиным расчетам истекал срок годности, мы утилизировали. На самом деле почти никакие продукты не могут испортиться, утверждал он, это все врут производители. В нашем доме постоянно ели так, будто конец света уже наступил. Это был замкнутый круг.
Мне никогда не хотелось есть.
Я каждый день представляла, как падают бомбы, а мы прячемся от них в нашем подвале и грызем сушеное мясо с фруктами. Мой отец, торжествуя, пытается настроить радиоприемник на иностранные волны, на которых сквозь помехи передают новости, и без перерыва твердит: «Я вас спас», как, вероятно, Ной в свое время твердил жене и животным.
По воле отца мы два раз в год целый день ничего не пили, а весной у нас был недельный полупост. Что бы ни случилось, мы должны были быть готовы.
Мой брат начал есть тайком, но я оставалась верна долгу. Если во время таких мероприятий со мной случался обморок, мама прикладывала к моему лбу полотенце, смоченное холодной водой, гладила меня по голове и говорила, что мы делаем это для своего же блага, но мне казалось, что она сама иногда в этом сомневалась. Мне казалось, что она боится – чего-то очень серьезного и таинственного, но я не могла отгадать чего. Будто бы угроза, к которой готовился отец, уже нависла над нами. Катастрофа уже произошла, но я ее не заметила.
10
Синьора Далия запрокидывает голову, и я поливаю теплой водой ее редкие волосы. Хна взялась хорошо. Мне всегда приятно дотрагиваться до ее кожи, такой нежной, что кажется, будто я мою голову новорожденной. Надеюсь, я ее не царапаю своими мозолями – стараюсь быть аккуратнее.
– Синьора Далия, а вы помните «Новый мир»?
– А ты-то помнишь, душа моя, что я из дому носу не кажу?
Так я и поверила ее лукавому тону. Вижу, как в ее глазах промелькнула искорка, нечего и пытаться ее прятать.
– Да ладно вам, я знаю, что вы и так в курсе всех новостей. У вас по всему району глаза и уши. От вас ничего не утаишь: куда не дойдут ноги, туда дотянутся ваши антенны.
Мне кажется, ей очень нравится не соответствовать чужим ожиданиям.
На вид она просто старушка с парой невинных причуд. Подумаешь, красит волосы в ярко-рыжий и одевается, будто все время ходит пить чай с подругами. Если не считать подработки шитьем, после смерти мужа она живет на пенсию по потере кормильца. Ей нравится предлагать соседям выпить у нее на кухне по рюмочке. Ликеров у нее больше, чем в баре: консьержкам всегда что-нибудь приносят. «Chi è che dis ch’el vin el fa mal…»[16] – напевает она, угощая гостей. А потом они начинают выкладывать ей всю свою жизнь, и она слушает их, будто в кинотеатре.
О себе она не рассказывает ничего. Никто не знает, что синьора Далия последние двадцать лет занимается живописью.
16
Дословно с миланского диалекта: «Кто говорит, что от вина вред…» – первая строчка песни El Minestron (в пер. с