Мне тоже бывает сложно уснуть, но почему нельзя просто остаться в кровати и почитать или выйти на балкон и посмотреть на небо? Звезды, конечно, видно плохо, в городе настоящей темноты не бывает, но когда наблюдаешь за траекториями далеких огоньков, мечтая о других планетах и инопланетянах, то теряешь счет времени.
В детстве, проснувшись от ночного кошмара, я тихонько пробиралась в ванную и открывала окно. Снаружи, в полуметре от подоконника, из стены торчал кирпич, и я приноровилась наступать на него и спускаться. На лужайке за домом я ложилась на спину и устремляла взгляд в небо. Этот черный купол, усеянный звездами, выводил мою жизнь в другое измерение. Какая разница, что я не знала никого из сверстников, что ни разу не переступала порога школы, что мне не суждено было посмотреть мир, потому что это слишком опасно? Какое все это имело значение, если Вселенная существовала уже больше тринадцати миллиардов лет? Какое значение имел этот комок в горле, который появлялся ни с того ни с сего и долго потом не проходил, какое значение имел страх перед катастрофами и перед смертью, который иногда превращался в желание умереть, когда самые крошечные галактики нашей Вселенной состоят из сотен миллионов звезд?
В одной книге, которую читал отец, я видела фотографии, снятые космическими зондами. Сатурн представлял собой идеальную сферу, вокруг которой вращались кольца, разделенные маленькими спутниками. Нептун был одно сплошное небо. У Урана было ледяное сердце. Марс был красной пустыней. Венера – золотой побрякушкой. Меркурий – жемчужиной с синими крапинками. Загадочные разноцветные сферы, вращающиеся вокруг Солнца и своей оси и парящие в звездной пыли.
«Ах, эта чудесная, душераздирающая красота созидания», – повторяла я себе, цитируя «Отелло» в интерпретации Пазолини[26], которого нам показывала мама.
Мне так хотелось радоваться тому, что у меня уже было, но вместо этого ночами я мечтала улететь в бескрайний космос, а потом обернуться и посмотреть на далекую Землю, которая, как на том знаменитом снимке «Вояджера-1», Pale Blue Dot[27], была всего лишь маленькой точкой. Все предстало бы в другом масштабе: дома бы превратились в спичечные коробки, дороги – в следы улитки, многоэтажки – в морковки в поле, а мои огромные проблемы – в детские игрушки.
Для моего отца астрономия была чем-то вроде инструкции по эксплуатации будущего, а для меня – поэтическим сборником. Кто стремится исследовать мир, не может считаться потерянным.
Я и по сей день размышляю о Вселенной и ее тайнах, когда у меня плохое настроение. Наша планета – это чудо, но никто, похоже, не обращает на это внимания. Мы – это нечто невероятное, практически невозможное, и мы принимаем себя как должное.
Интересно, моему соседу не дают спать похожие мысли? Я уже целый час слушаю его шаги над головой: раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре. Пробую представить себе его перемещения. На кухне он открывает и закрывает холодильник и шкафчики, в туалете включает и выключает свет и откручивает и закручивает кран, а в гостиной, кажется, орудует чем-то тяжелым…
Пытаться снова заснуть бесполезно. Я встаю и, закутавшись в одеяло, иду в кабинет-мастерскую, стараясь не разбудить Эудженио.
Из ящика я достаю красивую бумагу для писем, которую мне подарила мама. «Если почувствуешь себя одиноко, – сказала она, протягивая мне ее на десятый день рождения, – напиши письмо и отправь куда-нибудь. Мы не одни, если нам есть что сказать». Это был один из самых чудесных подарков, что мне приходилось получать, один из немногих, потому что отец не верил в подарки и дома мы их почти не дарили. Бумага очень плотная, цвета слоновой кости, внизу каждого листа и на оборотной стороне конвертов акварелью нарисованы жирафы. В коробочке лежат листы и карточки двух разных форматов.
Я беру маленькую карточку, выуживаю из кармана перьевую ручку и сажусь писать. Закончив, я, все так же в одеяле, босиком, открываю дверь и поднимаюсь на этаж выше.
Свет на лестничной клетке оставляю выключенным – пусть будет темно. Не хочу, чтобы кто-нибудь меня увидел и принял за снежного человека или облако в носках с сердечками.
Из-под двери паренька сочится свет. Я наклоняюсь, поддерживая одеяло, чтобы оно не касалось пола, и просовываю записку в щель.