Гостиная обставлена довольно просто, без роскоши. Некоторым вещам на вид лет пятьдесят, как, например, висящей на потолке люстре из муранского стекла, а остальные – диван, журнальный столик и письменный стол – дешевые и безликие, какими обычно обставляют квартиры, которые сдают студентам в аренду.
Вместо разбросанных по полу носков, коробок из-под пиццы и пепельниц, из которых вываливаются окурки, квартира вся завалена непонятными вещами и инструментами: картотеками, учебниками, стамесками, щетками всевозможных размеров, – и в ней стоит стойкий запах клея. Я пытаюсь скрыть свое недоумение, но получается у меня плохо.
Сосед делает неопределенный жест, как бы извиняясь за беспорядок. У него длинные, сильные, слегка загорелые пальцы.
Я улыбаюсь:
– А кто-то мою квартиру называет гаражом.
– Значит, моя – это лаборатория.
Среди кучи вещей на столе мне удается различить какие-то камушки и кисточки, но я стараюсь не останавливать ни на чем взгляд, чтобы он не подумал, что я люблю лезть не в свое дело.
– Покажу тебе витрину… – говорит он, втаскивая в центр комнаты стеклянный саркофаг со множеством отделений. – Хочу повесить на стену, – неуверенно произносит он. – Выдержит, как думаешь?
Интересно, что он собирается в такой витрине хранить, что подразумевает под лабораторией и как со всем этим связан запах клея?
Я стучу по стене, на которую он мне указал.
– Несущая.
– Это хорошо?
– Для тебя хорошо, для меня отвратительно.
Он радостно хлопает глазами.
– То есть?
– Витрину-то повесить я могу, но разобью себе дрелью все руки.
– Не хотелось бы, чтобы твои руки остались на моей совести.
– Да ладно, они и не такое выдерживали.
Я изо всех сил пытаюсь не делать вид, что у меня нет рук, и не прятать их за спиной.
– Спасибо, ты меня правда этим очень выручишь, мне такие вещи не поддаются.
– Когда-то для этого были мужья. А теперь есть я.
Он смеется.
– Видимо, в те времена я сама была бы мужем.
Он опускает глаза и какое-то время стоит, уставившись на свои босые ноги. Потом замечает, что я рассматриваю стоящую на столе фотографию, на которой изображено голубое озеро на фоне пустынного пейзажа.
– Ты знаешь Куатро-Сьенегас? – спрашивает он.
– Кажется, нет…
– Когда-то это были четыре больших озера, а сейчас от них осталось только двести голубых луж посреди пустынной мексиканской долины. – Он размашистым движением сгребает со стола фотографию, чтобы показать мне ее поближе. – Это одна из самых первых экосистем Земли. Некоторые из живущих там бактерий – самые древние наблюдаемые существа в наше время. Именно эти бактерии научились превращать углекислый газ в кислород и поменяли цвет нашей атмосферы с оранжевого на голубой.
– Pale blue dot.
– Ты знаешь эту фотографию?!
– Вид на Землю с «Вояджера-1». Голубая точка в космическом вакууме.
В выражении крупных черт его лица читается удивление. Он смотрит на меня так, что я потихоньку впадаю в ступор, хоть и пытаюсь сохранять спокойствие.
– Хочешь узнать, чем закончилась эта история? – спрашивает он.
– Она закончилась?
Он кивает, но, судя по его мрачному взгляду, конец у нее невеселый.
– Эти бактерии, живущие на нашей планете уже несколько сотен миллионов лет, пережили все виды изменения климата и пять массовых вымираний, но оказались не способны выстоять перед человеком. – Он ставит фотографию на место. – Люди стали нещадно перекачивать воду из Куатро-Сьенегас для полива плантаций лекарственных растений и для разведения скота. За последние сто лет мы осушили девяносто процентов объема этих озер. Для планеты это влечет катастрофические последствия, и мы уже очень близки к точке невозврата.
Он проводит рукой по волосам. Я пытаюсь незаметно за ним наблюдать. «Вот, значит, какие мысли не дают ему спать по ночам», – думаю я про себя с неожиданным чувством причастности, нежности и недоумения.
– Когда же мы наконец поймем, что мы все – часть одного целого, одной системы, – вздыхает он, – часть хрупкого, но совершенного механизма? У всего на свете есть в этом мире своя роль. Дыхание планеты – это наше дыхание.
Чувствую, что он ждет от меня ответа.
– Я почти никогда не хожу в супермаркеты.
Вот так сказала, молодец.
Он вопросительно на меня смотрит.