Настенные часы показывают девять, но зачем, если подумать, я вообще на них смотрю? Время мое обернулось спиралью, ждать мне больше нечего. Только я успеваю поднести к зубам печенье-кренделек, как раздается стук в дверь. Два удара, пауза. Три удара.
– Гея?
Голос Аделаиды.
– Ты тут?
Мне, конечно, приятно, что меня кто-то ищет, но нужно гнать от себя это чувство: если я ему поддамся, значит, я слаба. Я решила бежать от этого мира, порвать со всем и со всеми… Я заставляю себя продолжать жевать и подавляю желание побежать и открыть дверь. «Это печенье хрустит сильнее, чем остальные», – говорю я себе, пытаясь сосредоточиться на нежном маслянистом вкусе.
– Гея! – Голос Аделаиды звучит почти встревоженно. – Гея, ты дома?
Я замечаю, что у меня в комнате горит свет. Интересно, заметила ли она его со двора? В любом случае я могла убежать на срочный вызов или заснуть и забыть его выключить. Снова тишина. Жду.
Чего я жду? Похоже, Аделаида ушла. Чувствую, как внутри у меня все сжимается. А что ей оставалось делать? Это я ей не открыла. Пути наши разошлись, нет у нас больше совместного проекта. И не осталось ничего, что бы нас с ней, таких разных, могло связать.
Я тихонько спрыгиваю с кровати, стараясь не шуметь, как во время ночных учений с отцом. Он был уверен: как только случится катастрофа, люди сразу разведают, что у нас есть еда, обогрев, средства связи, надежное убежище, необходимые для выживания инструменты, и нападут на нас. Так что в последние годы моей жизни там он по крайней мере раз в месяц проводил учения, на которых мы тренировались передвигаться по дому в абсолютной ночной темноте, не издавая ни звука.
Я открываю на кухне самый высокий шкафчик, достаю оттуда бутылку «Сан-Коломбано», открываю ее и беру с собой в комнату. Прикладываюсь губами к горлу и, отрываясь, только чтобы сделать вдох, не останавливаюсь, пока не выпиваю половину. Затем выключаю свет, подхожу к кровати, ложусь на спину и смотрю в потолок, изрезанный полосками света, сочащегося из окна.
Я закрываю и открываю глаза. Свет рисует на потолке узоры, они сливаются друг с другом и снова расходятся, ни на секунду не удерживая форму. Я бы осталась лежать так навечно, элементарной частицей, оторванной от материи и блуждающей в бесконечном пространстве. Я представляю, как поднимаюсь в воздух, улетаю все выше и выше, за нашу голубую атмосферу, ставшую таковой трудами бактерий из Куатро-Сьенегас, пока Земля не становится для меня просто размытой маленькой точкой. Улетаю еще дальше, наблюдая, как она исчезает. Парю в первозданной тьме.
Возвращаюсь к печенью. Я доела кругленькие и те, что в форме кренделя, и собираюсь приступить к прямоугольным, как слышу звонок в дверь.
Смотрю на часы – время десять сорок пять. Я почти два часа уплетала печенье и, поглощенная темными мыслями, бесцельно пялилась в пустоту. Звонок – и тишина. В этот раз за дверью никакого голоса. Значит, это не Аделаида. Трофео, конечно, не разговаривает, но он еще ни разу ко мне не приходил, и с чего бы ему делать это сегодня?
Я прислушиваюсь. Звонок раздается еще раз. У меня нет абсолютно никаких сил встать. Даже если что-то случилось, я слишком измождена, чтобы идти разбираться и помогать. Почему никто не понимает, что мне тоже бывает нужна помощь?
Снова тишина. Кажется, слышу, как кто-то спускается или поднимается по лестнице – не разобрать. «Мой сосед», – вдруг приходит мне в голову. Он что, меня ищет?
Я снова беру бутылку. Нечего тут фантазировать. Как будто ему нечего делать в воскресенье вечером, кроме как искать меня и думать о дюбелях для витрины. Честно говоря, я уже не хочу ничего ему вешать. Найдет кого-нибудь другого, ничего страшного. Найти замену можно кому угодно, а уж мне-то тем более. Тот еще уникум – жду конца света в заваленной хламом квартире.
Вино на вкус кислее, чем обычно, – в желудке что-то сжимается. Тени на потолке говорят друг с другом на языке танца, которого я не знаю. У меня кружится голова, я теряю опору, мне кажется, будто я куда-то проваливаюсь. Я делаю глубокий вдох и вытаскиваю себя.
Двор залит светом полной луны. Похоже на декорацию. Прямо напротив меня, высунувшись в окно, курит парнишка, рядом пара молодых врачей в очередной раз драит квартиру, а на балконе женщины с шестого этажа подъезда B восседает огромных размеров кот со светящимися глазами. А есть и те, кто никогда не открывает ставен.
В Крепости, когда я открывала окно, комната неизменно наполнялась запахом травы и листвы, или цветов, или влажной земли, или снега. Что я здесь делаю?