Я сжала ей руку в надежде, что она откроет глаза. И она открыла. Приподняла веки и посмотрела на меня, возможно, в последний раз. Увидела меня такой, какая я есть, как и я в те минуты видела ее: впервые за всю свою жизнь – настоящей.
А если. А вдруг. А вдруг можно было ее спасти. А если бы мы заметили вовремя. А если бы отец не лечил ее альтернативными средствами. А если бы мы привезли ее в больницу раньше… Но в Крепости эти «а если» были другими.
– Если бы она осталась дома, она бы выжила, – негодовал мой брат, остервенело копая землю лопатой.
На нем были сапоги и старая выцветшая папина рубашка. Он даже начал отпускать бороду, как отец. Со дня наших злоключений в лесу он стал все больше закрываться в себе. Перестал критиковать наш образ жизни и будто смирился, приняв его как единственно возможный. И смерть нашей матери, очевидно, окончательно уверила его в этом.
– Мама сама попросила меня отвезти ее в больницу.
Я попыталась взять его за руку, но он вырвался.
– Она не понимала, чего хочет.
– Конечно, она ведь ужасно страдала. Долгие месяцы страдала. Мы приняли правильное решение.
– Ты приняла решение, худшее из всех. Мамы больше нет. И виновата в этом только ты.
Я изо всех сил старалась не слушать его, не дать ему заманить меня в эту ловушку. Если бы я убедила себя, что он прав, то свалилась бы в такую пропасть, что выбраться из нее не смогла бы уже никогда. Камень вины раздавил бы меня навеки. Я сделала глубокий вдох и сдержала подступающие к глазам слезы. В случившемся нет моей вины. Я попыталась спасти маму так, как она сама меня попросила, – цивилизованно. Мы с ней доверились медицине, объективности. Точек зрения может быть сколько угодно, и моя была ничуть не менее ценной, чем та, которую мне навязывали с рождения: слова моего отца не были законом. Я осознала это еще во время нашей первой и последней поездки в Милан – единственный опыт, который мне довелось испытать вне Крепости, – но тогда я только начинала привыкать к этой мысли.
Если бы только мой брат увиделся с мамой в больнице, если бы только пришел с ней попрощаться, если бы только он, как и я, был с ней рядом и выслушал ее.
– Болезнь приносила страдания, а больница принесла смерть, – отрезал Андреа, повторив слова, произнесенные недавно отцом.
– Был шанс ее спасти! – оправдывалась я.
– Тогда почему не спасли? Открою тебе секрет: больницы строятся на коммерческой выгоде. Живой – это лишнее койко-место, а значит, затраты. Спасать людей не в их интересах.
Я не хотела поддаваться панике, но состояние у меня было шаткое. Аргументы брата приводили меня в ужас.
– Андреа, что ты такое говоришь?
– У мамы был рак в последней стадии, неизлечимый, они признали это. Неужели не лучше было бы, если бы мы сами о ней позаботились? Были бы с ней до самого конца?
– Он был неизлечим, потому что его слишком поздно обнаружили. Мы не врачи. И ей там хотя бы облегчили страдания. Она снова пришла в себя, ей стало лучше… Заметь мы раньше, что с ней что-то не так, может быть, все обернулось бы по-другому. Неужели ты не понимаешь?
Было похоже, что нет. Он совершенно этого не понимал. Обратился в глухую стену.
– Папа специально морочил нам голову, – настаивала я. – Держал нас в неведении и даже уговорил ее врать нам. Он и нас, и ее лишил возможности выбирать.
Андреа несколько секунд стоял, молча уставившись в раскопанную землю.
– Ты так и осталась ребенком, – наконец произнес он. Холодно, будто мстя мне за то, что тогда, в лесу, десять лет назад, я не послушалась его. Будто он с тех пор отрекся от всего, даже от своей любви ко мне.
– Мама многое мне сказала в больнице, – не сдавалась я. – Она заставила меня пообещать, что мы с тобой отсюда уйдем. Завтра мы так и сделаем. Она будет присматривать за нами сверху, таково было ее желание. Она сама мне это сказала.
– Ты с ума сошла. Хочешь сбежать после всего того, что случилось? Бросить папу?
Я не хотела его бросать. Я бы отдала все что угодно, чтобы все исправить, чтобы взять его с собой. Но я знала, что это невозможно. Протянув ему руку, я бы позволила затянуть себя обратно и больше бы не нашла в себе сил выбраться.
Я вспомнила о «Новом мире», о том дне, проведенном с бабушкой, единственном за всю мою жизнь, когда я почувствовала себя легко и когда никакая опасность не висела у меня над головой, будь то катастрофа или страх, что меня разлюбят родители. Может, этот магазин мог бы стать моим будущим, пусть и не таким, каким я до этого дня его себе представляла?