С обратной стороны записки для Трофео я приписала: «Ты просто ОБЯЗАН прийти посмотреть на него. Гея».
Обойдя все квартиры нашего подъезда, я перехожу к остальным. Двери старые, новые, бронированные, заложенные и снова разобранные, с веночками и табличками, с ковриками – истертыми, потрепанными и рваными, с оставленными снаружи ботинками, с зонтиками в вазах и вазами без зонтиков, с цветами живыми и цветами мертвыми. Каждому по записочке – шорх! Подсовываем под дверцу – шорх! А сердце так и уходит в пятки от страха, что кто-то откроет в самый неподходящий момент. Шорх!
Все идет гладко, пока я не оказываюсь нос к носу с женщиной из подъезда A, той, у которой далматинец.
– Не надо мне рекламы! – кричит она.
– Не переживайте, это просто… местная инициатива, – бормочу я.
– А ты не та ли девушка, что принесла моей собаке миску воды на собрании жильцов?
– Это я.
Она берет записку.
– Почитаю, значит. Счастливо!
Обход закончен. Слава богу, никто больше дверь не открыл. Осталась последняя деталь – повесить на доску объявлений табличку: «А вы когда-нибудь спасали магазин? Заходите на наш сайт, маленький большой мир ждет вас».
А меня ждет сейчас «Новый мир». Я иду туда уже не с таким настроением, как вчера. Я иду туда с надеждой. Ведь может же быть такое, что краудфандинг кажется дурацкой идеей только мне. Что могу об этом знать я, человек, у которого нет ни компьютера, ни смартфона? Возможно, Аделаида права: краудфандинг может сработать. С другой стороны, если мир устроен так, как я его себе представляю, все пойдет совершенно по-другому.
Проходя через двор, я смотрю на небо: нежные штрихи бледных облаков на ярко-голубом фоне, луна – как нарисованная. Думаю о письме отцу, одном из самых длинных в истории. Я писала его пять лет. А вчера вечером единым духом закончила. Сложив его и запечатав конверт, я испытала то чувство, которое испытывают, получая водительские права. Осталось только сесть за руль и поехать – отправить его.
Замечаю, как рядом с воротами нашего дома паркуется роскошный автомобиль – низкий, длинный и темный, прямо как насекомое. Такую машину я бы, по правде говоря, при всем уважении к жукам и муравьям (они прекрасны), точно себе не купила, даже если бы могла себе позволить и если бы мне было куда на ней ездить.
Двери машины открываются вверх, и, к моему изумлению, со стороны водителя выходит Я-На-Вас-В-Суд-Подам. Он говорит жене, чтобы та взяла из переднего багажника пакеты и сумки, и, заметив, что у меня вырывается смешок, бросает на меня раздраженный взгляд. Ничего личного, но на фоне нашего убогого дома его напыщенность смотрится весьма комично.
Его жена смотрит на меня с грустью, будто извиняясь. Я легонько киваю ей, пожалев о своей усмешке, и – то ли чтобы спасти ситуацию, то ли чтобы испортить ее окончательно – вручаю ей листовку.
Дверь магазина еще опущена, Шерсти-С-Примесью-Шелка нигде не видно.
Я провожу рукой по пыльному красному металлу и думаю, что надо бы вернуть ему прежний блеск, отмыть его хорошенько. Да, вероятно, скоро за этой дверью уже ничего не будет, а потом появятся игровые автоматы или замороженные гамбургеры с салатом, который на вкус как пластик, но пока «Новый мир» существует, нужно отдать ему должное: мой старый добрый магазинчик это заслужил. «Здесь всякая классная всячина!» – будет кричать дверь, когда засверкает снова, и кто знает, может, кто-нибудь да услышит ее голос.
Я забегаю к себе, беру губку, тряпку и ведро, в которое налью на месте горячей воды и добавлю три колпачка уксуса. Уношу с собой и стремянку.
Работа эта непростая, но благодарная: из-под слоя пыли показываются первые ярко-красные полоски, и мои мысли сразу переносятся к Дороти, к ее седой косе, лежащей на плече, как голубка, и к бабушке и ее платью в сине-лиловый цветочек.
Бабушка гордилась бы моими стараниями. При мысли, что я не успела застать ее, меня охватывает тоска. Она так и не узнала, как круто изменила мою жизнь. Я много лет писала ей из Крепости письма на подаренной мамой бумаге, а потом рвала их на мелкие кусочки, боясь, что меня поймают.
Дорогая бабушка, я часто вспоминаю о тебе, и о твоем платье, и о твоем белом халате, и о мармеладках.
Мне бы очень хотелось вернуться в город, но мне нельзя. Может, ты приедешь к нам в гости, а я ненадолго уеду с тобой? Сможешь уговорить папу?