Беатриче хватило пары недель и кучки женщин, готовых на все. Ее слова дарят мне ощущение значительности и одновременно с этим такую легкость, что кажется, будто я вот-вот взлечу и воздух будет служить мне надежной опорой. Еще недавно я бы ни за что не поверила, что когда-нибудь испытаю что-то подобное.
Но, увы, мои мечтания с приходом табачника жестоко обрываются. Он вваливается в зал и, трясясь от злости, подписывает новое предложение. Смутная надежда на то, что мы остались единственными участниками торгов, развеивается как дым.
Теперь наша очередь. Мы подходим к столу, чтобы подать свое второе предложение.
– Волейбольная команда, – шутит нотариус.
Присцилла теряет терпение.
– Команда, которая собирается постоять за себя, раз уж на то пошло.
Спасибо, Присцилла. Табачник кидает на нас злобный взгляд, а я про себя улыбаюсь.
Вердикт огласят через пару минут. Аделаида дрожащими руками проверяет время на телефоне. Спокойному с виду Эудженио так же сильно, как и нам, не терпится поскорее узнать результат.
Я снова пускаюсь в умопостроения. Даже если мы проиграем, то мы хотя бы попытались. Даже если мы проиграем, зато мы вместе. Даже если мы проиграем, мы попытаем удачу заново, в чем-то другом, в новом проекте. Даже если мы проиграем, значит, так и должно было быть. Даже если мы проиграем… Нотариус вскрывает первый конверт, зачитывает сумму нашего предложения. Затем вскрывает второй и зачитывает сумму, предложенную табачником.
Числа. Вероятности ошибиться нет. Числа – это не истории, не семена, они не оставляют пространства для интерпретации. Только четкий и ясный результат. Как на блюдечке. Черным по белому.
И вот он, результат: цена, предложенная табачником, превосходит нашу. На какие-то пару сотен евро.
Я с последней надеждой смотрю на Присциллу. Может, можно еще что-то сделать? За что-то зацепиться? Правила предусматривают?.. Но глаза моей подруги выражают все лучше любых слов. Сделать ничего нельзя. Все кончено. Аукцион закрыт.
Табачник не ликует и не прыгает от радости, как я ожидала, – он даже на нас не смотрит. Теперь он волен все расчистить, закрасить витрину, заказать игровые автоматы, переместить кассу в центр зала, чтобы посетители «угодили прямо в нее», и наконец поменять вывеску. Красной двери суждено исчезнуть. Прощай, мой маленький большой новый мир, приют мой и царство. С сегодняшнего дня ты больше не мой. Нотариус зачитывает какие-то положения, касающиеся оформления акта купли-продажи, но никто его уже не слушает.
Я предусмотрела все варианты развития событий, но предугадать, что неудача не сможет меня добить, я не могла никак. Пока нотариус зачитывал нормативные акты, я ощущала себя одновременно внутри и снаружи своего тела, кровь пульсировала в висках с такой силой, что казалось, будто я не сижу на стуле, а спасаюсь от наводнения. Как только все закончилось, Присцилла извинилась и, в спешке попрощавшись, поехала в офис на встречу. Аделаида побежала на работу – может, еще была возможность забрать заявление. Задержаться и поговорить она, видимо, и не захотела, и не смогла. Все случилось так быстро: мы расстались, не успев ничего ни обсудить, ни переварить, ни принять. Мы разбежались, как муравьи, – на поиски времени, чтобы побыть с собой и свыкнуться с произошедшим.
Если смотреть на это с рациональной точки зрения, то все просто: мы проиграли аукцион, потеряли магазин, потеряли все, что он мог для нас значить. Вскоре рядом с нами откроется зал игровых автоматов. Что тут еще сказать?
Да, мы инвестируем собранные средства в проект, который предложила Беатриче. Но ясно как день: когда энтузиазм затухает, вероятность преуспеть улетучивается вместе с ним. Запал угасает, то, во что мы верим, рассыпается в прах, русло этой реки не развернуть.
Эудженио захотел вернуться домой на автобусе и попросил свою маму поехать вместе с ним. Выглядел он действительно подавленным.
– С конечной остановки ведь тоже можно уехать, разве нет? – спросила я, чтобы утешить и его, и – отчасти – себя.
– Всегда, – ответил он.
– Анджелина, должна тебе сказать, ты прекрасно воспитала своего сына.
– Уверена, что ты в порядке? – спросила она, прежде чем уйти.
– Я в порядке. Прогуляюсь немного, – уверила ее я и не знаю как, но смогла не пойти за ними, несмотря на щемящее чувство в груди и разрушенные надежды.
«Может быть, именно это испытал мой отец, когда не сумел пробиться в академической среде?» – думаю я, прогуливаясь вдоль канала по направлению к дому. Стыд? Страх? Чувство, что будущего нет? Не это ли подтолкнуло его отречься от мира и соорудить себе Крепость? Не от этого ли водоворота безысходности он пытался защитить меня столько лет?