Фицбрук качает головой.
— Ты — преступница под следствием, которая напала на охранника. До окончания суда поживешь без магии.
— Ну да, ведь с магией меня не получится безнаказанно пытать и насиловать, — ядовито тяну я. — Весьма предусмотрительно, лорд Физрук.
Он хмурится.
— О чем ты?
— Ой, только не надо делать вид, что вы не знали.
— Не знал что?
— Что ваш охранник не дает мне еду и воду. Или в вашем представлении это не пытки? Шлюха должна отработать свое содержание, не так ли?
На лице лорда появляется презрительная гримаса.
— Клеветой на несчастного парня ты только усугубляешь свое положение, — сухо извещает он.
— Несчастного?! — смотрю на него, задыхаясь от беспомощного возмущения и обиды. — Этот фашист сутки не давал мне воды, пытался изнасиловать, но злодейка тут я, а он — пострадавший зайка?
Меня трясет от ярости, ядом в голосе можно отравить весь городской водопровод.
Понимаю, что нарываюсь. Что не так разговаривают с человеком, от которого зависит твоя жизнь и благополучие. Надо по-другому: дипломатичнее, мягче, просить, а не требовать…
Но возмущение от несправедливых обвинений жжет изнутри, лишает способности трезво мыслить.
На лице лорда по-прежнему недоверчивая гримаса, но в глазах на мгновение мелькает сомнение.
— Ты понимаешь, в чем обвиняешь этого парня?
— Разумеется.
— Если это ложь…
— О, я и не надеялась, что мне кто-то поверит, — не могу удержаться от горького смешка. — Слово шлюхи и воровки против слова несчастного мальчика. Смешно ждать справедливости.
Краткая вспышка ярости забирает последние силы, опускаюсь на тюфяк и отворачиваюсь к стенке.
— Уйдите.
Он молча выходит за дверь.
Глава 7. Воровка и лгунья
Наверное, по закону жанра мне полагается рыдать или метаться по камере. Но я пользуюсь оказией и ложусь спать.
Просыпаюсь под лязг дверного замка. В камеру снова заглядывает лорд-физрук и командует:
— На выход.
— Что, уже казнь? А как же последний ужин? — сон придал силы, настроение вполне боевое. Сдаваться я не собираюсь.
Фицбрук кривится. На его хмуром лице написано все, что его лордейшество думает о шлюхах-наркоманках, с которыми столько проблем.
Но оскорблений себе не позволяет, надо отдать ему должное.
Под конвоем меня переводят в другую камеру. Она светлее, просторней. Под потолком находится небольшое оконце, через которое падают лучи солнца. Кровати две, но обе пустуют. Есть даже стол, на котором стоит кувшин с водой и миска с еще горячей кашей.
Кажется, меня перевели в тюремный “люкс”.
При виде миски желудок скручивается от голода. Даже не подозревала, что настолько проголодалась. Последний раз я ела еще в прошлой жизни.
Лорд жестом отпускает охрану и кивает в сторону стола.
— Ты, наверное, голодна.
— Спасибо, — я все еще страшно зла на него, но язык не поворачивается ответить гадостью. Все-таки Фицбрук не совсем скотина.
Но я помню, что именно он меня выследил и нашел. У-у-у, гад такой, что же тебе дома-то не сиделось?!
Устраиваюсь на краю кровати, подвигаю к себе миску и начинаю есть. Больше всего хочется отбросить приличия и с урчанием влезть в посудину целиком, но я сдерживаюсь. И даже не вылизываю ее после окончания трапезы.
Все-таки лорд смотрит.
Отставляю опустевшую миску, пью из кувшина (какая же вкусная штука — простая вода!) и складываю руки на коленях, как прилежная ученица. Кошусь на лорда. Он не ушел, значит будет разговор.
— Вы чего-то хотели, милорд?
— Да… Как ты себя чувствуешь?
— Спасибо, гораздо лучше.
— Хорошо, — Фицбрук вздыхает и присаживается рядом.
Снова обращаю взгляд на вышивку на воротнике полуформенной куртки. Меч в языках пламени — что это значит? Символ какого-то силового подразделения? Явно не полицейского, у стражей порядка — две скрещенные шпаги на фоне щита.
— По факту пыток и домогательств со стороны охраны будет проведено служебное расследование, — бесстрастно продолжает он. — Что бы ты ни думала, корона не поощряет полицейский беспредел.
— Неожиданно. Но приятно.
Действительно неожиданно. Я не думала, что он хотя бы попробует проверить мои слова.
Против воли в душе поднимается волна благодарности. Стокгольмский синдром в действии.
— По факту твоего нападения разбирательства, скорее всего, не будет. Я указал в протоколе, что произошла непроизвольная инициация, вызванная действиями охраны.
Все лучше и лучше, даже подозрительно.
— Думаю, судья согласится, что этот случай не попадает под действие закона… — он замолкает, словно пытаясь подобрать слова.