- Я не был хорошим человеком, - задумчиво цедит Хаген, покачивая в руках прозрачный бокал. - Порой я делал ужасные вещи. С другими людьми, и с собой - все во имя магии. Мне казалось, что любые жертвы оправданы, ведь наградой должно было стать бессмертие. Мой император считал так же.
Деньги, самые редкие реагенты, неиссякаемый поток животных и людей для опытов, оснащенная по последнему слову магии сверхсекретная лаборатория на безымянном крохотном островке - мессер ни в чем не знал отказу.
Поток благ закончился, когда разъяренная толпа черни ворвалась во дворец, убила императора и провозгласила, что отныне Давенор - народная республика. В новом государстве не было места тому, кого молва давно окрестила Доктором Смерть.
Пришлось сменить имя и бежать, бросив почти все накопленные богатства. С собой в новую жизнь мессер прихватил только шкатулку с золотыми монетами, записи о своих изысканиях и четырнадцатилетнюю дочку. Единственное живое существо, которое он любил по-настоящему.
- Она была… особенная, - в глухом призрачном шепоте различимы тоска и застарелая боль. - Говорят, девицы вздорны и капризны, только кавалеры и танцы на уме, но Адель была другая. Кроткая, чуткая… И добрая. Не знаю откуда в ней было столько любви и открытости миру. Уж точно не от меня. Но порой мне казалось, что она - единственное хорошее, что я принес в этот мир.
Врагов у Доктора Смерть в Давеноре оставалось слишком много. Особенно после того, как журналисты добрались до секретных архивов, и газеты запестрели заголовками о бесчеловечных опытах.
- Я мог предложить себя и свои знания… Да хоть вашему королю. В обмен на сытую и безопасную жизнь. Но к тому моменту я разочаровался в магии смерти. И устал. Хотелось только покоя. Мирной жизни для себя и для Адель.
Поэтому он сменил имя и перебрался в Арс. Скромных остатков прежней роскоши хватило, чтобы купить особняк, обставить лабораторию. Здесь мессер и прожил следующие три года. Зарабатывал изготовлением зельюшек на заказ - не шиковал, но и не бедствовал.
За прошедшие годы Адель расцвела, превратившись из неловкого угловатого подростка в ослепительную красавицу.
На беду девушки, местный барон был большим ценителем женских прелестей, а отказы считал чем-то вроде кокетства. Поскольку развлекался он с простолюдинками и мещанками, местная элита особо не возражала. Отцы прятали подросших девиц, а иные напротив - подсовывали прямо под нос в надежде на щедрые отступные.
И когда Адель похорошела и расцвела, барон просто не смог пройти мимо.
- Моих знаний хватило бы, чтобы подарить ему бездну полную страданий и боли. Но я больше не был Доктором Смерть. У меня не было власти. И я знал, что если сделаю это, инквизиция придет по мою душу. В Эндалии тогда ужесточились законы, защищающие простых людей от магов, впервые был создан Корпус Инквизиции. Революция на моей родине сильно напугала вашего короля, - он горько усмехается. - Поэтому я пошел другим путем… законным.
Но выяснилось, что законы работают не со всеми.
Когда взбешенный и убитый горем отец попытался добиться справедливости, полицейское управление даже не приняло его жалобу. Угрозами и подкупом все же удалось добиться разбирательства, но оно походило на фарс. Судья не скрывал своей симпатии к ответчику, позволял насмешливые высказывания в адрес “распутной” девицы. А барон прилюдно объявил, что, мол, Адель Тайберг сама на него напрыгнула. Синяки и следы веревок на запястьях? Так это от любовных игр. Да и были ли синяки? Полноте, вот она девица - стоит перед вами, жива и здорова. Чего вы хотите, чтобы он теперь женился на девке, которая сама ему подмигивала и ноги раздвигала?
Суд закончился оправданием за недостатком доказательств.
Больше Адель не смеялась. Даже не улыбалась. Свет, горевший в ее глазах, потух безвозвратно, словно ублюдочный насильник высосал из нее суть, оставив пустую оболочку.
- Он убил ее… - призрак сидит, уставившись перед собой невидящим взглядом. - И убил не сразу. Оставил умирать. В агонии.
Агония растянулась на два месяца. Два месяца навязчивых ночных кошмаров. Два месяца косых взглядов, ухмылок, шепотков - обычно жертвы барона принимали отступные молча, не поднимая шума. А тут такой скандал. И ведь наверняка же сама виновата. Платье вызывающее надела, улыбалась, глазки строила. Небось, хотела, чтобы женился.
Адель перестала выходить из дома. Сидела в своей комнате, уставившись в окно безжизненным взглядом и молчала.
А потом, одним жутким утром мессер нашел в кровати безнадежно мертвое тело.