Итак, дожив до пятидесяти лет и добившись незавидного статуса всеобщего посмешища, тренер решил уйти на покой. Состязание василевса через три дня ознаменовало бы конец его карьеры. И, чтобы уйти из профессии с полными карманами, что само по себе большая редкость среди тренеров и наездников, Лофадь планировал поставить все свои сбережения на то, что его лошадь придет последней.
Разумеется, он сильно рисковал, жульничая таким образом, а из-за его репутации неудачника плату обещали не бог весть какую. Однако он долгие годы тренировал лошадей четвертого уровня и теперь рассчитывал сорвать пусть небольшой, но все же куш: в конце концов, неужели ему не полагается хоть какая-то компенсация за впустую растраченную жизнь? Если, конечно, до начала гонки его наездник сумеет понять, почему не следует скакать слишком быстро.
Лофадь вытер блестящий от пота череп рукавом и огляделся, дабы убедиться, что никто не подслушивает. На беговой дорожке вдоль крепостных валов Гипербореи несколько ребят из конюшни выезжали лошадей, но они были слишком далеко и не могли слышать их разговор. Лофадь заметил Адаманта, крупного серого скакуна первого уровня, на котором ездил Калиос, самый злобный наездник в городе и многократный призер соревнований. Эта пара была фаворитом.
– Ну, Филиппиф, послуфай, послуфай меня внимафельно. Я ведь фсе тебе объяфнил, не так ли? Фы долфен посталаться и плоиглать этот забег. Понимаеф, фто я хофу тебе сказафь? Если плидефь пофледним, обеффаю, я отдам тебе дефятую чафть своего выиглыфа.
Упомянутый Филиппид был, что называется, горячая голова. Как и все молодые наездники, он мечтал выиграть Состязание василевса. В свое время Лофадь также лелеял эту надежду: получить одобрение всего города, снискать бессмертную славу, став одним из чемпионов Гипербореи… Но после рокового падения, в результате которого он охромел, Лофадь отказался от мысли самостоятельно подняться на вершину.
Филиппид упрямо набычился и крепче сжал поводья Трофея, молодого запаленного коня-трехлетки, которого Лофадь по глупости отобрал для скачек, вместо того чтобы оставить себе Адаманта. Тренеру уже начинало казаться, что он совершил еще одну ошибку, выбрав неопытного наездника. Предыдущий был куда сговорчивее.
– Да я выиграю эти состязания! – горячился Филиппид, взмахивая поводьями. – Я тренируюсь уже много месяцев, и даже Калиос говорил, что потрясен моей манерой езды… Разве это не доказывает, что у меня есть шансы?
При виде столь откровенной глупости своего наездника Лофадь вздохнул. Калиос развлекался, забивая голову наивного юнца мечтами о величии. Возможно, следовало подбодрить Филиппида и пустить его, как стрелу, в надежде, что Трофей быстро выдохнется, однако преисполнившийся ощущением собственной значимости мальчишка рисковал упасть, если его вытолкнут из седла другие наездники, и потерять контроль над своим скакуном. В конце концов, на состязаниях василевса лошади, оставшиеся без всадника, не выбывали из соревнования, если все же добегали до финиша. С его невезением конь Лофадя вполне может и первым прийти, и тогда прощайте, денежки.
Солнце садилось, и тени от крепостных валов становились все длиннее, наползали на охристую почву уже опустевшей беговой дорожки. Лофадь на мгновение подумал, что вскоре здесь зазвучат радостные крики толпы. Филиппид все бубнил и бубнил, и тренер вздохнул:
– Холофо, Фил, отведи Тлофея в конюфню. Завтла поговолим.
Филиппид неохотно подчинился, а Лофадь, тяжело приволакивая покалеченную ногу, добрел до протянувшегося вдоль беговой дорожки ограждения и оперся на него. Он смотрел, как в небе одна за другой загораются первые звезды, искривленные куполом. Как и многие гиперборейцы, он верил, что звезды влияют на жизнь людей. Иногда он задавался вопросом, какое созвездие так упорно отравляет ему жизнь. Целый городской уровень рассчитывает, что он победит на скачках, совершит невозможное, но у него нет подходящего всадника. Как же хочется поймать удачу за хвост хотя бы раз в жизни!
– Это вы Лофадь, тренер четвертого уровня?
Упомянутый тренер подскочил от неожиданности и поспешно отвел глаза от вечернего неба. Перед ним стояла девочка лет двенадцати и внимательно смотрела на него голубыми глазами, казавшимися еще больше в свете заходящего солнца. Лофадь так глубоко погрузился в свои невеселые мысли, что даже не услышал, как она подошла, хотя следом за девчонкой тяжело топал невысокий конь. Малышка была худая как щепка, одета в здоровенные меховые сапоги и тунику неопределенного цвета. Светло-русые волосы все в колтунах, несколько спутанных прядей обрамляют узкое лицо, усеянное веснушками. От девочки плохо пахло. Лофадь не мог взять в толк, что ей от него нужно.