Бес в несколько секунд раздулся до размеров упитанного бычка и внезапно лопнул с оглушительным треском, едва не загасив пламя фонаря.
– Все святые, ну и вонь. Надеюсь, он не вернется.
– У меня нет подобной уверенности. Это существо ждет, покуда вы останетесь в одиночестве, у него наверняка кое-что имеется про запас – этот неприятный сюрприз прячется за обычным демоническим шутовством…
– Докончим наше дело. Вращайте ручку валика. Видите?
– Это грубое полотно – жалкое подобие пергамента.
– Это бумага. Качество в данном случае значения не имеет, обойдемся без мелования и финального каландрирования.
– Бумага? Bambagia? Вы только что извели первоклассное хлопчатое волокно на редкостную мерзость, Россенхель. Ну что ж, остается только поверить вам на слово, что это поможет…
Людвиг фон Фирхоф задумался. Соблазн вернуть магические способности отнюдь не исчез, но прямая просьба наверняка насторожила бы Хрониста. «Подожду».
Адальберт устроил на тюке с пенькой все еще влажный лист.
– Куда перемещаемся – в форт или на побережье?
– В форт. Если вы, Вольф, промахнетесь, то мы все в худшем случае останемся в Толоссе. Если выбрать в качестве цели берег залива, мы рискуем оказаться в воде. Вы хорошо плаваете?
– К сожалению, нет, не стоит рисковать. Итак, наша цель – форт капитана Беро. Вашу походную чернильницу, кир Антисфен!..
Внезапно тишину, досель нарушаемую лишь мудрствованиями беса, ученой беседой и потрескиванием огня, разрезал внезапно истошный вопль: «И-и-и-э-э-эх!».
– Гасите свет!
Людвиг поспешно задул фонарь. В гулкой темноте улицы грохотали шаги убегающих. Вскоре топот заглушили лязг оружия и азартные крики преследователей: «Вот они, держите!».
– Ах, Ренгер, Ренгер… Это идут за нами.
– Ни в коей мере. Слышите?
Снаружи доносились горестные и вместе с тем угрожающие причитания преступного колдуна: «О, смерть вам, злосчастные, поднявшие руку на мага!». Эти реплики перемежались оханьем и сочными звуками ударов – как будто кто-то от души колотил вальком мокрое белье.
– Кажется, люди Бретона взяли шайку Шенкенбаха.
– Отменная новость! Пусть им всыплют как следует. Не могу об этом сожалеть.
– Да, но искали-то эти герои наверняка не их, а нас! Уходим, мессиры, уходим… Беритесь за свой псевдопергамент, Россенхель. Клаус Бретон не только терпеть не может грабителей, стяжателей и инквизиторов, он всерьез не любит колдунов. Если можно так выразиться, его неприязнь универсальна, а поэтому я не хотел бы на собственной шкуре испытывать ее последствия…
Адальберт Хронист разгладил ладонями бумажный лист и взялся за перо.
– Чего вы медлите?
– Не знаю. Меня удерживает иррациональный страх – мне почему-то кажется, что один росчерк пера может сейчас изменить судьбу…
– О да, конечно. Он избавит нас от весьма вероятной мучительной смерти. Отриньте вашу трепетность, Вольф Россенхель – ныне неподходящее время для нравственных колебаний.
Должно быть, возня за стеной склада привлекла внимание патруля, торопливые шаги застучали совсем близко. Адальберт Хронист склонился над чистым листом.
– Ну что ж, ваши аргументы, Людвиг, весомы. Да здравствует новый мир. Итак…
Глава XIX
Портал, зияющий над морем
Адальберт Хронист. Толосса, Церенская Империя.
…Я выполнил обычные действия, предваряющие создание гримуара, и в первую минуту не произошло ничего – все так же мерцал фонарь и неслышно звенела аура опасности. Я ужаснулся – идея с бумагой оказалась бесполезной, минута была не из приятных.
– Что…
Мой друг Людвиг не успел договорить, свет фонаря мигнул, расплываясь радужными кругами, в ушах тонко зазвенело, а потом все звуки исчезли, как будто на нас навалилась груда мягкой хлопчатой ваты. Душа барахталась в этих своеобразных потемках, ощущение оказалось отвратительным – и новым. Я никогда еще не пытался использовать гримуар для собственной телепортации. Рядом охнул и произнес непонятную греческую фразу ученый мудрец-румиец.
Бархатная тьма обволакивала нас, а потом принялась медленно рассеиваться, сначала сквозь плотный черный полог проступили яркие искры, потом сам полог обветшал, истончился, распался на клочья и исчез.
Я осмотрелся – грязь с нашей одежды чудесным образом пропала, мы втроем стояли на тесном каменном пятачке, на гребне крепостной стены форта, слева в мутных предрассветных сумерках чернела уже знакомая мне катапульта по имени Марта. Ярко и тепло сияла утренняя Венера, горизонт уже очистился и посветлел, с моря дул свежий бриз, стена верного Империи форта, словно утес, вздымалась над мятежным городом. В этот момент я испытал приятное чувство покоя и безопасности.
Как оказалось, преждевременно. Стража явилась спустя всего минуту и принялась обращаться с нами без малейшего налета вежливости. Не знаю, за кого они приняли нашу ученую троицу, наверное, в лучшем случае за обычных шпионов, а то и вовсе за перепорхнувших через укрепления крылатых оборотней, сказками про коих переполнен фольклор Церенской Империи.
Я получил банальный удар по почкам, нанесенный, впрочем, древком благородной алебарды, моему другу румийцу вывернули руки и кошелек. Спасло нас присутствие Фирхофа-Ренгера, он неуловимым движением освободился из рук стражи и шепнул что-то на ухо капитану. Беро (плотный широкоплечий вояка в годах) отвел медикуса в сторону, они перекинулись фразами вполголоса, Людвиг стащил со среднего пальца простое стальное кольцо и позволил вояке его рассмотреть.
Через короткое время отношение к нам Морица Беро совершенно переменилось – он стал само радушие. Это внушило мне смешанные чувства. С одной стороны, приятно выпутаться из опасного приключения, с другой стороны, поведение Фирхофа отчего-то внушало мне иррациональный страх. Он держался безукоризненно – как преданный друг, он спас мне жизнь и, пожалуй, все время оставался душой нашей компании, но в его бесстрашии, пожалуй, было нечто неестественное. Я не верю в вечную жизнь, явное презрение к смертельной угрозе всегда казалось мне подозрительным качеством. Оно присуще или отчаянным фанатикам, или людям, которые имеют тщательно продуманный план и на деле рискуют гораздо менее, чем кажется доверчивому наблюдателю. Фон Фирхоф не походил на человека, одержимого беспочвенной верой, следовательно…
К сожалению, у меня не было выбора. Если бы я мог безопасно бежать, оставив общество Людвига, я сделал бы это немедленно. Если бы я знал, чем все это кончится, я бы бежал, даже невзирая на явную и непосредственную опасность такого побега. Но тогда я о многом не подозревал, поневоле гнал подозрения прочь, и время шло, убегало, сыпалось, как между пальцев песок, и роковые события надвигались неотвратимо, подобно морскому приливу…
Беро пригласил нас позавтракать в его компании. В окно капитанских апартаментов, с высоты башни, я видел пенистое море, широкую панораму враждебной нам Толоссы и всхолмленный каменистый берег залива, занятый под лагерь солдатами императора. Стяг Церена, золотой сокол, реял на шпиле, казалось, протяни руку и достанешь, впечатление это оказалось, конечно, обманчивым – расстояние от башни до штандарта было вполне приличным, его скрадывал прозрачный воздух и яркая, чистая игра света.
Фирхоф остался беседовать с капитаном и я отправился прогуляться и осмотреться в обществе ученого румийца. Форт Толоссы оказался великолепен. Участок земли на вершине холма огораживали мощные стены – еще более высокие, чем наружные крепостные сооружения Толоссы. По крутой лестнице мы спустились в тесный внутренний двор. Я тщетно искал ворота – кир Антисфен махнул рукой в сторону участка свежей кладки: