– Я не имею права на апелляцию?
– Будь ты осужденным изменником – имел бы. Но я тебя не сужу и не осуждаю, я только защищаю себя и свою страну. Конечно, ты не виновен, как не виновна взбесившаяся собака. Ты больше не человек, Людвиг, ты вредоносная стихия. Пусть нельзя казнить море или ветер, но уничтожить тебя я могу, хочу и обязан. Я убиваю не моего друга – его больше нет, а только символ. В конце концов, один обязан с охотой умереть ради многих…
– Непременно умереть? Готов поклясться – я все равно собирался уехать из Церена. Вы помешали мне.
– Уехавший может вернуться. Клятвы не столь прочны, как кажется доверчивым умам.
– Желаете подстраховаться?
– Да.
– Вы уверены, что не обманываете себя, государь? Что Нострацельс не ошибался?
– Он не ошибся, нет. Вспомни – когда ты заметил первые странности, изменения в самой природе реальности?
– После штурма Толоссы. Но у них может быть множество объяснений… Я был под арестом, не мог предпринимать никаких действий. Как, во имя всех святых, я мог повредить Империи?!
– Не умножай объяснений без нужды! Я знаю, что ты искусный спорщик, но на этот раз я не поддамся тебе. Ты сам знаешь верный ответ, Людвиг. Ты много раз толкал меня на действия, о который я потом жалел…
– Так вы и впрямь поверили Нострацельсу, государь, или просто ищете способ избавиться от надоевшего друга и опального министра?
Император вздохнул.
– Я твой повелитель и не обязан объяснять тебе очевидные вещи.
– Я могу просить…
– Нет.
Фирхоф встал.
– Тогда не будем тянуть время. Плаха у вас запасена?
Гаген криво усмехнулся.
– Тебя казнят мечом – личный друг императора Церена имеет право на всевозможное почтение. И еще – не сомневайся, я на самом деле до сих питаю к тебе симпатию и самую искреннюю дружбу…
– Оно и видно.
– …просто, как я уже сказал, благо Империи для меня важнее.
Фирхоф встал, никто не торопил советника, словно ему позволяли выбрать место. Ровная степь стлалась до самого горизонта, неподалеку, нарушая ее однообразие, белел камень руины – высокий стоячий обломок древней стены, прочие части которой давно рассыпались в мелкий щебень.
«Какие-то люди жили здесь до нас, будут жить и после» – отстраненно подумал фон Фирхоф, подошел к стене и опустился в пыльную траву на колени.
«Я уже не раз склонялся перед нашим Святошей – сначала принося присягу вассала, потом прося его за тех, кто в этом отчаянно нуждался, в конце концов – пытаясь помириться с императором, когда он сам оказался в беде и нуждался во мне. И, наконец, я принял позу, удобную для обезглавливания. И, все-таки, соблюдая верность Короне, я никогда не трусил перед Гагеном, и он знает об этом».
Откуда-то появились уже знакомые арбалетчики, они с угрюмым видом выстроились полукругом. Палач подошел поближе, Людвиг без особого интереса отметил, что орудие исполнителя – всего лишь обычный двуручный клинок боевого образца, а вовсе не «меч правосудия». Палач устроился за спиной осужденного. Гаген благоразумно держался позади строя арбалетчиков.
Людвиг посмотрел вверх – в пустом, синем, спокойном небе парил черный очерк охотящегося коршуна, зыбко и тревожно дрожал от жары перегретый воздух.
«Вот и все».
– Государь, вы, даже казня, опасаетесь меня?
Кунц Лохнер нахмурился.
– Молчите, Фирхоф… Мой император, будьте осторожны, он попросту ищет способа вас оскорбить!
Смущенный повелитель Церена выбрался из-за спин стрелков и немного приблизился к Фирхофу.
– Нет, Людвиг, я не боюсь тебя – ты бессилен помешать собственной судьбе. Просто мне неприятен вид твоей смерти – согласись, это не одно и то же.
– Не знаю, может быть.
Советник, не оборачиваясь, беззащитной спиной почувствовал, как приготовился палач.
– Убрали бы вы, мессир, волосы с шеи. Я в таких делах опыта не имею, могу и сплоховать, если промах приключится, вам это крепко не понравится.
Осужденный проигнорировал жалобу незадачливого мечника и с насмешкой посмотрел прямо в карие, мягкие глаза императора.
– Государь, зачем такие сложности? Хватило бы яда в кубке или стрелы под лопатку.
Гримаса гнева и обиды смяла круглое лицо Справедливого:
– Это уже слишком. Людвиг, ты забываешься. Молчать! Все, что надо, уже сказано – остальное пустые слова. Исполнитель, делайте свое дело.
«Я хочу жить», – подумал Фирхоф. «Я сдался слишком легко, теперь поздно что-то менять. В происходящем присутствует нечто странное, неестественное – справедливость, пусть даже жестокая, так не вершится. В хаосе странных событий оказалось забыто мое собственное правило – все подвергать разумному сомнению. Надо было бороться, я оказался слаб, поддался судьбе и магии Нострацельса».
Голодный коршун в пустом небе сложил крылья и камнем упал вниз, поймав кого-то вдалеке, Людвиг опустил глаза – по траве полз толстый черный жук-могильщик. Советник краем уха успел услышать свист воздуха, рассекаемого мечом.
– Нет!
Быстрая тень мелькнула наискось, закрыв небо, смяв траву и жука. Острие тяжелого двуручного меча зарылось в землю рядом с коленом Людвига – кто-то в последний момент толкнул палача. Фирхоф мгновенно вскочил и развернулся, собираясь встретить опасность лицом к лицу…
– Святые покровители! Только не это!
Ина вцепилась в плечо и руку мечника. Обшлаг ее синего платья уже пропитался темно-красным – скорее всего, девушка неосторожно попыталась ухватиться за лезвие. Растерянный палач отрывал от себя альвисианку.
– Эта потаскушка взбесилась. Она мне мешает.
Мечник выпустил оружие, высвободил правую руку и изо всех сил ударил девушку кулаком в висок. Фирхофу показалось, что он слышит хруст сломанной кости. Ина упала на бок, свернулась словно спящий котенок, и замерла в неподвижности, черные волосы закрыли лицо. В ту же секунду советник нагнулся и поднял брошенный меч.
– Вы крепко промахнулись – не надо было этого делать.
– Арбалетчики, стреляйте! – крикнул догадливый Гаген.
Палач проворно бросился в сторону, спасаясь от готовых сорваться с тетивы стрел. Людвиг попытался достать убийцу, но промахнулся тяжелым оружием, и тогда в два шага настиг императора, без церемоний обнял его одной рукой за шею, перехватил клинок за незаточенную часть возле рукояти, перевернул острием вверх и приставил острие к полному подбородку Гагена.
– Арбалетчики, залп по изменнику! – рявкнул опомнившийся Кунц Лохнер.
– Арбалетчики, не стрелять! – эхом отозвался Людвиг. – Со мною император. Вы не смеете стрелять в повелителя Церена… Государь, если вы будете вырываться, вы наткнетесь шеей на меч.
Фирхоф почувствовал, как напрягся, собираясь бороться, Справедливый, и чуть-чуть приподнял острие.
– Я не причиню вам вреда, если вы дадите мне для этого честную возможность. В противном случае – что ж, вас ждут ваши святые предки, терять мне все равно нечего.
– Жаль, что я не надел полный доспех. Прав был капитан Кунц – не надо было мне так беспечно приближаться к тебе, Людвиг. Очень жаль, что ты оказался изменником…
– Вы сами с завидным упорством толкали меня на мятеж.
Император слегка дернулся, впрочем, без особого рвения, меч прочертил на его полной шее неглубокую царапину. Капитан гвардейцев, увидев это, шагнул вперед, намереваясь отобрать у Фирхофа клинок, Гаген заметил это движение:
– Капитан Лохнер, я, ваш государь, приказываю вам отойти. Не создавайте повода для святотатственного кровопролития.
Кунц виртуозно выругался вполголоса, бросил в ножны обнаженный было меч и попятился назад, продолжая испепелять Людвига взглядом.
Ина не двигалась, ее беспомощная поза была позой мертвой. Безжизненные, мокрые от крови пальцы сжимали несколько вырванных с корнем травинок.
– Вольф! Вольф Россенхель!
Белая стена древней руины вспенилась, вскипела и обернулась зияющим Порталом. Хронист стоял, выпрямившись, напряженные руки лежали на самой кромке волшебного окна.