БАНГЛОСС. Поршень.
ДЖОНС. Колечко.
БАНГЛОСС. Запчасти.
ДЖОНС. Причастие.
БАНГЛОСС. Бензин.
ДЖОНС. Перчатки.
Психоаналитик выключает магнитофон.
БАНГЛОСС. Как видите, сомнений нет. Цветы напоминают ему об органе, шляпа — о вуали. Разумеется, подвенечной фате. Поршень вызывает ассоциацию вначале с поршневым кольцом, а затем с обручальным колечком. Упоминание о запчастях вызывает мысль о причастии, таинстве. Бензин ассоциируется с перчатками. Такая ассоциация возможна только у женщины, ибо мужчины не занимаются чисткой перчаток.
АДВОКАТ. О господи! Значит, его действительно нет?
БАНГЛОСС. Ну что вы говорите! Как нет?
АДВОКАТ. Так ведь это же ясно — он Нэнси Квин! Та девушка, которая…
БАНГЛОСС. Нет. Всё не так просто. Нэнси вообще не связала бы поршень с колечком. Поршень наверняка не ассоциировался бы у неё с поршневым кольцом. В крайнем случае — с давлением, а затем — с объятиями. Я бы сказал так: на поверхности мы имеем Джонса, а в глубине — девушку. Как масло на хлебе!
АДВОКАТ. Масло на хлебе? Вы шутите…
БАНГЛОСС. Нисколько. Вам известно, как работают сегодня хирурги? Кусочек кожи, кусочек пластика, кусочек ещё чего-то, что оказалось под рукой, сшил то, что подвернулось. Его пришлось штуковать по кусочкам.
АДВОКАТ. По кусочкам?
БАНГЛОСС. Вероятнее всего. Я хочу сказать, что о самой операции мне ничего не известно.
АДВОКАТ. Так кто же он в действительности?
БАНГЛОСС. А что такое слоёный пирог?
АДВОКАТ. Но я не могу представлять в суде слоёный пирог!
БАНГЛОСС. А почему бы и нет? Новые времена — новые нравы. Привыкнете!
АДВОКАТ. Однако что-то же должно взять верх! Всё-таки он Джонс пли нет?
БАНГЛОСС. Трудно сказать. Временами он ведёт себя агрессивно. На последнем сеансе, когда я вводил его в гипнотический транс, он меня укусил. (Показывает перевязанный палец.)
АДВОКАТ. Укусил? Боже мой, собака!
БАНГЛОСС. Какая собака?
АДВОКАТ. Боксёр. Она тоже там крутилась.
БАНГЛОСС. Где?
АДВОКАТ. На месте катастрофы. Потом исчезла. Вы видели, где это случилось?
БАНГЛОСС. Нет. А это имеет какое-нибудь значение?
АДВОКАТ. Постольку-поскольку. Все стояли у ограждения. Обычная сетка. Автомобиль налетел на них… а собака тоже была там. Была и сплыла. Есть свидетели.
БАНГЛОСС. Вы считаете?! Хм-м… Собака. В связи с этим… учитывая, что… может, мне сделать прививку?
АДВОКАТ. По-вашему, Джонс бешеный?
БАНГЛОСС. Не Джонс, а собака.
АДВОКАТ. Неужели возможно, что…
БАНГЛОСС. А почему бы и нет? Его организм, вероятно, отторгнет трансплантат, но я тем временем могу взбеситься. Лучше уж сделать. Бережёного бог бережёт. Благодарю за информацию.
АДВОКАТ. Не за что. Но как же мне вести дело?
БАНГЛОСС. Эти катастрофы следуют одна за другой с катастрофической быстротой… Советую вам пока воздержаться от каких бы то ни было действий до следующего ралли.
АДВОКАТ. Вы думаете? Возможно… (Встаёт, чтобы попрощаться.)
Кабинет адвоката. Голос секретарши.
ГОЛОС. Мистер Гарвей, пришёл мистер Джонс.
АДВОКАТ. А, появился! Великолепно! Пусть войдёт.
Входит Джонс.
ДЖОНС. Приветствую вас. Я пришёл, чтобы…
АДВОКАТ. Я прекрасно знаю, с чем вы пришли! Я ждал вас.
ДЖОНС. Ждали? Странно.
АДВОКАТ. Почему странно?
ДЖОНС. Потому что до вчерашнего дня я ещё сомневался, какого адвоката нанять. Но в конце концов решил обратиться к вам. О вас так много хорошего говорил Джонс.
АДВОКАТ. Джонс? Какой Джонс?!
ДЖОНС. Ну, Ричард Джонс, мой водитель на последнем ралли, этот бедолага. Ах да! Я забыл представиться. Меня зовут Джон Фокс. Я штурман. Мы с Джонсом — старые приятели. Когда он предложил мне участвовать в ралли, я охотно согласился. Тогда-то он и рассказал мне, что вы защищаете его интересы. А то, что ралли закончилось для него трагически, — уж такая у нас рискованная профессия, а? Первые двести миль мы лидировали. Просто блеск. Ричард вёл отлично, как в лучшие свои годы, и только на этом треклятом вираже…
Трасса. Автомобиль. Поворот. Одинокое дерево. Грохот. Дерево клонится и падает. Нарастающий вой сирен. Дверь операционной.
Артур Кларк
Робин Гуд, член королевского общества
Мы прилунились на рассвете долгого лунного дня, равнина кругом на много километров была расписана косыми тенями. Восходящее солнце постепенно укоротит их, и в полдень они почти вовсе пропадут, да только до полудня было пять земных дней, а до вечера — ещё семь. Почти две недели отделяли нас от заката, когда в небе в ореоле голубоватого сияния воцарится Земля.