Капитан откинулся на спинку стула, прищурился.
– Что по этому поводу говорит староста?
Неудобный вопрос. Я тщательно обдумала ответ, прежде чем произнести вслух.
– Мастро Фаббри не отрицает, что в окрестностях деревни водятся крылатые змеи.
– Но?.. – Капитан изогнул бровь.
Так ведь и не скажешь, что он старше нас с Леоном всего на несколько лет. Неужели служба в глухом гарнизоне так быстро превратила вчерашнего выпускника Академии в пустоголового вояку, который дальше собственного носа не видит?
– Он не считает ее опасной…
– Значит, не о чем беспокоиться.
Я мысленно скрипнула зубами. Да как же ни сам мастро Фаббри, ни начальник гарнизона, поставленного на границе с Пустошью – вообще-то не просто для красоты! – как же они не видят, что творятся странные вещи! Да, на первый взгляд смешные. Подумаешь: ходячий табурет, кот, ворующий кошельки, змеюка в перьях. Но если собрать все факты воедино – становится жутко!
Я оглянулась на Леона, играющего желваками. Он ощущал то же самое бессилие, что и я.
– Хорошо, – тихо произнесла я: на лице начальника гарнизона отразилось было облечение, однако я еще не закончила. – Но, прежде чем мы уйдем, я напишу рапорт по всей форме.
Я мило улыбнулась. Леон на правах денщика отодвинул стул, предлагая мне сесть. Поставил рядом с моей правой рукой чернильницу и положил несколько листов бумаги. Да так ловко все проделал, будто все дни практиковался, прислуживая.
И все это с непроницаемым лицом, молча и быстро. Только протягивая перо, наклонился и шепнул:
– В двух экземплярах.
Да, верно!
– В двух экземплярах, – громко повторила я. – Один останется у вас, другой, с вашей личной печатью и подписью, – у меня.
Капитан Ротондо с мрачным видом наблюдал, как я исписываю листы убористым почерком. Завизировал. Свой экземпляр отложил на край стола и некоторое время молчал, положив перед собой сцепленные в замок руки. По всему видать – мы ему как кость острая в горле. И рад бы дать пинка под зад, да никак.
– Если вы добудете змею… существо… Что бы там ни было! Или любое другое доказательство – привозите. Подумаем, как быть. Но ваши голословные утверждения оставьте при себе. То ли было, то ли не было. То ли почудилось, то ли привиделось!
Капитан перешел на крик, но опомнился и взял себя в руки.
– Теперь – свободны.
Я поднялась, молча прижала кулак к груди, повернулась на выход, но Леон уходить, похоже, не собирался.
– Где мне можно получить сухой паек, положенный боевому магу и его денщику? – поинтересовался он, сделав бесстрастное лицо. – Видимо, произошло недоразумение. В прошлый раз мы покидали гарнизон в спешке, забыв забрать положенное нам по уставу довольствие. Исключительно наша вина. Никак не ваша.
Не знаю, о чем в этот момент думал капитан Ротонде, но, судя по налившимся кровью глазам, – он ненавидел сейчас отпрыска богатого и знатного рода Фальконте всеми фибрами души.
Через пару часов мы загрузили телегу мастро Скварчопули, освободившуюся от кочанов капусты, мешочками с крупами, мукой и овощами, бочонками с солониной. Интендант под пристальным взглядом Леона расщедрился даже на кулечек сахара!
Теперь мне этого добра до конца практики хватит. Наверное, бесприданница, которой на голову свалилось наследство внезапно почившего дальнего родственника, не ощущала себя настолько счастливой и богатой, как я в тот вечер, когда телега, поскрипывая, везла нас обратно в Кранивилью.
Леон расположился в углу телеги, закинул руки на бортики и подставил лицо солнцу и ветру. Он не сказал ни слова с тех пор, как мы двинулись в путь. Молчал, будто не произошло ничего особенного.
Подумаешь, всего-то настоял, чтобы я приняла деньги. И ведь как-то сумел так повернуть дело, что я и не подумала возразить. Задурил голову, кадрис языкастый!
А после – вот ведь ерунда! – на приеме у начальника гарнизона вел себя безупречно. Да как денщика изображал – талантище! И паек… Я снова обвела взглядом мешочки с крупой и бочонки.
Скорее всего, Фальконте выбил паек у капитана, только чтобы позлить его и поставить на место. Но мне нравилась мысль, что он чуть-чуть, самую малость, хотел помочь мне…
Я посмотрела на непроницаемое лицо напарника. Когда Леон не улыбался – а его губы то и дело расплывались в улыбке то насмешливой, то ироничной, то обаятельной, если улыбка была предназначена не мне, а очередной смазливой девице – так вот, когда он не улыбался, сразу становилась видна его аристократическая порода. Засранца будто из мрамора ваяли. Тонкие, но мужественные черты лица, чувственные губы, волевой подбородок.
Был бы он произведением искусства, любовалась бы и любовалась.