– Нобиле Фальконте? – прошептала я.
Я никогда раньше не видела деда Леона, но незнакомец мог быть только им.
– Где Леон?
Похоже, суровый маршал не привык тратить время на лишние разговоры.
– В ратуше с отцом… Вы можете подождать его в нашем доме. Давайте я угощу вас пирогом?
Судя по выражению лица маршала, он мысленно выругался, и не один раз. Хорошо, что не пришлось зажимать уши Дженне. Он быстро взял себя в руки и сказал:
– С удовольствием принимаю приглашение и обязательно выпью чаю, когда все закончится.
– Когда что закончится? – не поняла я.
Дед Леона торопливо поклонился и вышел, оставив меня в недоумении.
Глава 56
Леон
Наверное, мне нужно было упереться. Отказаться подписывать отречение. Пусть отец сам отрекается от меня перед Великими Семерыми. А если боится, что они не примут отречение, – пусть обращается к собранию нобиле и доказывает, что я совершил преступление против семьи, потому что обвинить меня ни в каком другом преступлении нельзя.
Но даже думать о том, что разногласия в нашей семье вынесут на потеху скучающим соседям, было противно.
Я покривил бы душой, если бы сказал, что мне легко было привыкнуть к новой жизни и счастье затмило мне все невзгоды. Трудно было учиться считать деньги после того, как никогда ни в чем не знал отказа. Трудно было принять, что после учебы нет возможности завалиться куда-нибудь с друзьями. Не то чтобы мне этого хотелось, когда дома молодая жена, но само осознание этого раздражало. К тому же и домой пойти было нельзя, ведь каждый вечер меня ждала работа.
Но точно так же я покривил бы душой, если бы сказал, что несчастен. И дело было не в сияющем взгляде любимой женщины и не в возможности засыпать и просыпаться рядом с ней. Точнее, не только в них. Впервые я чувствовал себя не богатеньким сынком, прожигающим жизнь, а мужчиной.
Я не собирался отказываться от этой новой жизни и знал, что отец тоже едва ли изменит свое мнение. Но все же, когда я шел в ратушу, внутренности словно превратились в холодное желе, и все время казалось, будто все это происходит не со мной.
Отец едва кивнул в ответ на мое приветствие.
– Еще не поздно одуматься.
Я молча покачал головой. Если все это лишь шантаж, поддайся один раз, и всю оставшуюся жизнь проведешь по чужой указке. Если он всерьез – то так тому и быть.
Нотариус смотрел на меня как на душевнобольного, но вмешиваться не стал. Продиктовал текст отречения, сам подглядывая в какой-то пергамент: похоже, подобное случалось нечасто. Надо будет сказать спасибо батюшке, что не увез меня силой в монастырь или не притравил втихушку, как иногда поступали с неугодными детьми.
«Я, Леон, сын Клемента, из благородного дома Фальконте, в здравом уме и твердой памяти, под взорами Великих Семерых и в присутствии свидетелей, сим торжественно объявляю и удостоверяю:
отрекаюсь добровольно и безвозвратно от всех прав на наследство дома Фальконте, включая земли, имущество, титулы и привилегии, кои могли бы перейти ко мне по праву рождения или завещанию.
Отказываюсь от всех притязаний на звание нобиле и гербовые права нашего рода, слагая с себя обязанности и почести, связанные с благородным происхождением.
Клянусь честью и именем предков, что никогда не буду оспаривать сие решение, ни лично, ни через доверенных лиц, ни магическими, ни мирскими средствами.
Да будет воля моя скреплена печатью дома Фальконте в последний раз и подтверждена каплей моей крови, пролитой на сей пергамент.
Отныне я Леон Фьямме, простой подданный его величества, без роду и племени.
Да будет свидетелем моего отречения Великий Хранитель, чьим именем клянусь отстаивать это решение; Судьба, чьей волей принимаю новый жребий; и Мудрейший Судия, чьим разумом руководствуюсь в своем выборе».
Я проколол ножом палец, имена богов на пергаменте вспыхнули и погасли. Великие приняли мое отречение, и, значит, все было кончено.
В груди, где раньше грело сознание принадлежности к древнему и славному роду, словно образовалась пустота. Привыкну. Возможно, кто-то из моих потомков даст имя новому славному роду, а нет – значит, на то будет воля богов.
Я хмыкнул про себя: с каких это пор я полагаюсь на волю богов? Что ж, я многому научился за последние месяцы, теперь придется поучиться смирению.
Я вышел из ратуши, не прощаясь с отцом и не дожидаясь его дозволения: теперь мне не нужно ни в чем просить его дозволения. Вздрогнул от крика, за которым донесся лихорадочный стук копыт. Еще один прохожий шарахнулся прочь от всадника, посылая ему вслед проклятья.