– Если бы в числах не было никакой силы, Таап не поспешил бы отсюда, – сказал Кагот, стараясь перевести разговор на другое.
– А как дела с постижением грамоты? – спросил Першин.
– Каникулы у нас, – ответил Кагот. – Так полагается… Однако я вижу, что и у вас взрослые больше не учатся?
– Пока не учатся, – каким-то безразличным тоном ответил Першив.
– Тоже каникулы? – с сочувствием спросил Кагот.
– Учитель у нас сильно полюбил Умкэнеу, – вдруг сообщила из своего угла Каляна.
– Какомэй! – не сдержал возгласа удивления Кагот. – Вот не ожидал такого!
– Да и никто не ожидал, – вздохнула Каляна, разговаривая так, словно Першина не было в чоттагине. – Все думали, девочка молоденькая, а оказалось – уже созрела для любви.
– Это так? – обратился Кагот к Першину.
Учитель молча кивнул.
– Жениться собираетесь?
– Я бы женился на ней, – смущенно признался Першин да все думаю: может быть, она еще несовершеннолетняя?
– Это что такое? – не понял Кагот.
– Может быть, она еще слишком молода для семейной жизни? – объяснил Першин. – Кстати, не знаешь ли, сколько ей лет? Мы тут пытались сосчитать, и получается что-то между пятнадцатью и семнадцатью годами.
– А зачем считать года? – спросил Кагот.
– Чтобы знать – созрела ли она для замужества, – пояснила Каляна. – Не понимаю только, при чем тут года. Главное ведь, если женщина пожелала мужчину. Да и внешним видом она далеко не девочка.
– Тогда почему вы медлите? – спросил Кагот.
– Все же думаю немного подождать, – неуверенно ответил Першин.
За стенами яранги послышался смех, шум, и в сопровождении ребятишек в чоттагин ввалилась Умкэнеу. Она шумно поздоровалась с Каготом и взялась за чашку со свежим чаем.
За то короткое время, пока Кагот не видел ее, девушка разительно переменилась. Теперь это была совершенно определенно молодая женщина, прекрасная, цветущая, и непонятной становилась медлительность и нерешительность русского учителя, который, вместо того чтобы жениться, занялся подсчетами прожитых девушкой лёт.
Умкэнеу подошла к засмущавшемуся учителю и сказала, гордо поглядывая на Кагота:
– Алексей! Поцелуй меня по-русски, как ты вчера делал!
– Ну, Умкэнеу! – с укором произнес Першин. – Кто целуется на людях? Хорошая девушка должна стыдиться этого.
– А я не стыжусь! – громко заявила Умкэнеу. – Я горжусь! Мне очень нравится русский поцелуй.
Бедный Першин покраснел.
– О, Умкэнеу!
– Ну ладно, не целуй, – пожалела его девушка. – Мы еще раз сосчитали с родителями мои года, получается теперь шестнадцать с половиной. А если прибавить и будущий, то к восемнадцати подойдет.
Усевшись рядом с Першиным, напротив Кагота, Умкэнеу показала на окошко в крыше яранги и сказала:
– Это я придумала. А когда Алексей переедет в мою ярангу, мы там поставим два окна… И флаг перенесем.
Кагот слушал и дивился твердости и решительности характера Умкэнеу. Она совсем не походила на скромных, застенчивых чукотских девушек. Очевидно, во многом это объяснялось тем, что она, по существу, одна вела хозяйство в отцовской яранге. Ей случалось не только самой ездить на собаках, но и ставить капканы и ходить на морскую охоту, если Амос по каким-либо причинам не мог выйти на лед. Умкэнеу рисовала будущую жизнь, а Першин покорно и молча слушал и только кивал, если девушка обращалась за подтверждением.
– Когда здесь построят культбазу, мы переселимся в настоящий большой деревянный дом с большими окнами. Алексей говорит, что такой дом будет больше, чем тангитанский корабль. Рядом будут стоять баня и больница. В бане будем мыться… Если мыться часто, то можно побелеть, верно, Алексей?
На этот раз учитель засомневался и сказал:
– Да нет, если цвет кожи темный, то его уже не отмыть…
– Тогда зачем часто мыться? – с недоумением спросила Умкэнеу. – Можно и пореже… Здесь откроют большую лавку, и товаров в ней будет больше, чем на тангитанском корабле… Верно, Алексей?
Першин молча кивнул.
– И товары там можно будет покупать дешево, почти что даром, потому что власть бедных и сами бедные будут торговать…
– А откуда бедный возьмет товар? – спросил Кагот.
– У богатых возьмет! – решительно ответила Умкэнеу, – У твоих же тангитанов!