Но минута утекала за минутой, весь дом был погружён в тёмный покой, и глаза няни потихоньку начали закрываться.
Звон! Далеко внизу, в гостиной на первом этаже, старинные часы пробили час пополуночи. Значит, через полчаса няне следовало вернуться к обеим своим госпожам. Только вот отчего-то ей не хотелось ждать, хотелось войти – ворваться! – в детскую немедля. Но приказ госпожи…
Борясь теперь уже не со сном, а с тревогой, няня подошла к окну взглянуть на сиявший в вышине серебряный шар. И обомлела. Внизу виднелся белый призрак – казалось, летевший над травой, а не бежавший по ней, настолько быстро он передвигался. Она. Госпожа Эшлинг. Обеими руками прижимавшая к груди какой-то свёрток…
Няня бросилась в детскую. Детская – и колыбель – были пусты.
Задохнувшаяся от ужаса няня метнулась к лестнице, скорее, вниз по ступенькам, через холл ко входной двери, во двор, в погоню!..
Няня не успела забить тревогу, не успела и подумать об этом – нельзя было терять ни секунды. Она сама не понимала, что её так испугало: разве не могла мать просто выйти подышать освежающим ночным воздухом, заодно взяв с собой своё дитя, дабы ему лучше спалось?
Нет. Эта – не могла.
Холодный свет луны делал чёрное ещё чернее, а белое – ещё белее. В панике озиравшаяся по сторонам няня разглядела фигуру, которая была уже далеко, но белела посреди ночного поля так, будто сама испускала свет. Хотя и не будь она видна, найти её было бы несложно: госпожа Эшлинг направлялась туда же, куда обычно. К реке.
Няня закричала в попытке дозваться госпожу, подхватила юбки и со всех ног бросилась в погоню.
…Она опоздала. На берегу никого не было. Реку обрамляла тишь. Ни одна ветвь не колыхалась, ни одна тень не шевелилась. Сам воздух замер, будто течение времени остановилось.
Но что это там, в воде, тёмное пятно посреди сияющей лунной дорожки? Небольшое, округлое, похожее на болотную кочку… или человеческую голову. Голову кого-то, кто зашёл столь далеко от берега, что ещё через пару-тройку шагов совсем скроется под водой.
Нечто погрузилось в воду. Лунная дорожка вновь разгладилась, мерцая так умиротворяюще, будто ровным счётом ничего не произошло. Однако вдруг серебряные блёстки оторвались от воды, приподнялись над ней и закружились в воздухе там, где секунду назад была голова (голова ли?), приветственно зазвенели и в вихре-танце сделались похожи на венец…
Няня замерла, ни жива ни мертва от страха. Она уже не знала, что видит, а что ей только чудится. Не знала, что делать. Не знала, как ей теперь возвращаться в «Тёмные Тисы» – да и сумеет ли она вернуться?
Резкий звук разрушил тихую магию ночи. Резкий, земной, человеческий – плач ребёнка.
Няня всполошилась, отыскивая источник плача, столь ей знакомого. И под сенью плакучей ивы, чья завеса спускалась почти до самой воды, обнаружила искомое – вверенную её заботам маленькую госпожу.
Альмагия плакала так, как не плакала ни разу прежде, её личико совсем сморщилось, а пелёнки оказались мокры насквозь. Не по той причине, каковая типична для младенцев, – нет, вся ткань пропиталась водой, будто младенца окунули в реку… или занесли в реку, а затем, по неведомой причине, вынесли обратно на берег и оставили лежать на земле.
Няня сорвала с себя передник и чепец, изо всех сил постаралась приспособить накрахмаленную ткань для вытирания и укутывания ребёнка, подхватила заливавшуюся слезами Альмагию на руки и побежала назад, домой, в «Тёмные Тисы», в безопасность – помчалась так, словно за ней гнались все зримые и незримые призраки этих земель.
Путь от реки казался втрое длиннее, чем путь к оной, – и всё же не успели старинные часы в гостиной пробить без четверти два пополуночи, как обессиленная няня достигла цели. И сразу бросилась к той, оповестить которую ей стоило с самого начала, – к экономке Одан.
Грубо выдернутая из сна экономка сперва подумала было, что на няню напало умопомешательство: столь сбивчивым и бурным был её рассказ, столь громко плакала никак не унимавшаяся Альмагия. Однако мастер остаётся мастером даже в неординарных обстоятельствах. Экономка Одан решительно отобрала у няни Альмагию, взамен вручила свечу и велела освещать им всем путь к покоям госпожи.
Никого более из слуг осмотрительная экономка решила пока не поднимать по тревоге: если в безумном рассказе няни была хоть крупица истины, то… По крайней мере, сперва надо было обсудить всё с господином. И не дать ни тени, ни малейшему намёку на тень пасть на почтенное имя Эшлингов.
Чем ближе маленькая процессия подходила к покоям госпожи Эшлинг, тем медленнее и неувереннее становились шаги няни, она едва не запиналась. И что это за звук? Неужто зубы няни стучали от страха? Экономка строго шикнула на няню, напоминая о долге, и та, ободрённая не столько увещеванием, сколько осознанием, что она в этом страшном коридоре не одна, расправила сжавшиеся плечи и, почти не дрогнув, отворила дверь.