Возможно, в нынешнем настроении экономка Одан вовсе не начала бы этот разговор, в соответствии с велением покойного господина скрыв от молодой госпожи всё, что могло ей повредить. Однако негоже бросать дело на полпути. Раз экономка начала рассказывать – она решила рассказать всё:
– Ваша няня покинула нас: пережитое слишком сильно повлияло на неё. Она обратилась к вашему уважаемому отцу с просьбой отпустить её поселиться при одном из святилищ Великого Неведомого, и он в своей доброте не отказал ей. Вы знаете, что это значит, госпожа.
Альма знала. Поселения при святилищах Великого Неведомого были пристанищем для тех, кто пережил больше, чем мог вынести, для тех, кому более не было места в прежнем мире. Последней надеждой для отчаявшихся, тихим убежищем для потерявших покой. Переходя под защиту Великого Неведомого, люди порывали с миром – и мир не имел права преследовать их.
Путеводная нить появилась – и сразу оборвалась. Открывшаяся правда не принесла облегчения, она принесла лишь новую тяжесть. Мрачная громада «Тёмных Тисов» навалилась всем своим весом, отсекая от солнца, вышибая воздух из лёгких, едва не раздавливая.
Экономка Одан кашлянула, деликатно привлекая внимание:
– Если мне позволено будет сказать, госпожа, не стоит относиться к покойнице слишком строго: она совершила ошибку, но и заплатила за неё сполна, да утешит Великое Неведомое её душу…
Альма не стала дослушивать, резко дёрнула головой и покинула комнату. Направилась вниз, на первый этаж, в другое запертое помещение. В кабинет отца.
Бац! – ударилась о пол стойка для тростей, стукнулись набалдашники.
Шурх! – разлетелись в стороны исписанные листы бумаги.
Кр-р-рак! – треснула запущенная в стену табакерка. Её крышка распахнулась, в воздух взметнулось облачко нюхательного табака. Тяжело дышавшая Альма необдуманно вдохнула – и тут же чихнула, закашлялась, затёрла глаза.
Первые выступившие слёзы были вызваны табаком. Остальные полились без малейшего его участия, как дождь, начинающийся с нескольких неуверенных капель, а затем превращающийся в ливень.
Задушенно всхлипывая и кусая губы в попытках сдержать стон, Альма опустилась на пол прямо где стояла, перед письменным столом господина Эшлинга.
Стол, как и весь кабинет, выглядел так, будто хозяин отлучился только что и ненадолго: один из ящиков выдвинут, да так и оставлен, столешница в потёках свечного воска и пятнах чернил, на ней небрежно разбросанные книги вперемешку с письмами и черновиками, рядом отброшенное перо и заляпанная промокашка, на почётном месте – недочитанная газета, раскрытая на одном из последних разворотов.
Учинённый Альмой разгром лишь добавил пару штрихов к и без того царившему в кабинете беспорядку.
Несомненно, строгая экономка Одан схватилась бы за сердце (или за нюхательную соль) при одном взгляде на столь неподобающее состояние одной из комнат вверенного её заботам дома. Однако экономку, равно как и горничных, господин Эшлинг держал в отдалении от своего логова. Лишь иногда он сдавался под натиском и дозволял провести лёгкую уборку – но сам при этом оставался в кабинете и зорким коршуном следил, чтобы ничто из его сокровищ не было выброшено, убрано или просто переставлено на другое место: он уверял, что все вещи разложены сообразно особому порядку, в коем он прекрасно ориентируется, а нелепая деятельность прислуги только привносит сумятицу.
Нежданная смерть господина Эшлинга никак не повлияла на его кабинет: слуги слишком привыкли ничего там не касаться без хозяйского разрешения, а Альма на вопрос ожидавших её вердикта дворецкого и экономки сказала оставить всё как есть. Она собиралась сама позже прийти сюда, перебрать бумаги, отделяя нужное от ненужного, однако раз за разом откладывала намеченное дело. До тех пор, пока не ворвалась в отцовский кабинет, отравленная горечью и полыхавшая гневом.
Экономка Одан посоветовала ей не сердиться на мать. Данный совет был полезен не более, чем совет не упрекать воду за то, что она мокра. Узнав о судьбе Унельмы Эшлинг, Альма как наяву увидела сломленную женщину, для которой такой исход, похоже, был единственным шансом спастись из «Тёмных Тисов». Сколь бы призрачными ни были её надежды на счастье в обнищавшем поместье «Монлинн» близ Проклятых гор, после того как она связала себя узами брака с господином Эшлингом, у неё не осталось и таких. Господин Эшлинг не принёс ей счастья. Как не принёс и Альме, и самому себе. «Тёмные Тисы», невзирая на всё их внешнее благополучие, были домом одиночества и несбывшихся надежд.
Гулкий бой часов заставил Альму вздрогнуть – так близко он раздался, будто часы зловеще подкрались к ней со спины.