— Ты, парень иди,— говорит он таким тоном, будто я перед этим битый час упрашивал его: «Отпусти, дяденька!», а Светкина рука, до сих пор крепко державшая меня под локоть начинает дрожать мелкой-мелкой дрожью.
«Так, приехали».— Что-то такое в груди сжимается, а ноги несколько слабеют.
Первый мой позыв, как это ни позорно, был воспользоваться предложением пижона. Я не так уж часто попадал в серьёзные мордобойные переплёты, а попавши, ещё реже выходил из них, сохранив лицо — как в переносном, так и в прямом смысле. Но позывы позывами, а делать ноги, бросив девушку, к которой меньше часа назад проявлял нежные чувства… А ещё добавляет духу то, что моя нога стоит на чём-то круглом и железном. Быстро нагнувшись, я нащупываю обрезок газовой трубы, достаточно увесистый и не слишком длинный. Пижон догадывается, что его предложение не принято, переговоры прекращает и начинает действия.
Он делает быстрый шаг вперёд, но Светкина рука, та, которая без фотоаппарата, с размаху шмякает его по щеке, и от этой пощёчины нападающий отшатывается в сторону. Собака-крыса кидается ко мне, я отскакиваю в сторону, а она, дура, по инерции пролетев мимо, звучно врезается головой в забор. Дальше всё происходит одновременно: пижон поворачивается ко мне, я замахиваюсь на него трубой, а здоровенный пёс, до сих пор яростно брехавший с участка, перемахивает ограждение и всем своим весом валится на очкастого. Тот отшвыривает пса, как котёнка какого, но из-за этого упускает момент, и моё оружие опускается ему на макушку. Пижон на пару секунд теряет контроль над происходящим, и этого хватает, чтобы ещё раз заехать ему трубой, правда с меньшим успехом: удар проходит скользячкой, неровный край железяки оставляет на его лице длинную царапину и заодно сбивает очки — они отлетают к забору, где рычит, взвизгивает, щёлкает зубами клубок из местного пса и бесхвостой уродины.
«А у этого что, тоже глаза крысиные?! Или я выбил ему сразу оба, и кровь отсвечивает?»
Светка сбоку выкрикивает какое-то мудрёное нерусское ругательство и с размаху хлещет по расцарапанному лицу и красным глазам пижона чем-то на цепочке, пожалуй, это тот нательный крестик, который мне мешал с неё лифчик снимать, С него-то толк какой, дай лучше я ещё раз трубой звездану…
Но от крестика толк есть. Как от удара пудовой булавы, пижон валится на бок и на спину, прямо на кучу темной щебёнки, одновременно с последним взвизгом со стороны собачьей драки, и становится сразу тихо, хотя нет, какие-то смутно знакомые звуки слышны. Я скашиваю глаза в сторону: пёс из-за забора — оказывается это красивый мраморный дог — стоит над неподвижной тушей «крысы» и натуральным образом блюёт в траву рядом с ней. Не иначе с нервами у них, у породистых, плохо. «А как у нашего орла дела?» — Светка не даёт рассмотреть.
— Отвернись! — говорит она. Я послушно отворачиваюсь, она отпускает ещё одно ругательство, а потом вдруг вспышка света, и характерное «чк-дз-з-з» «Поляроида».
Я удивлённо оборачиваюсь и вижу Светку, как ни в чём не бывало отряхивающую свои одёжки. Перевожу глаза на лежащего пижона… Точнее на то место, где он лежал, а теперь просто кучку тёмного шлака, безо всяких признаков жизни.
— А где…
— Убежал.— Светкин голос холоден, к дальнейшим объяснениям она явно не расположена, но у меня начинается, как обычно после напряжённых моментов, остаточный мандраж, и хочется говорить, о чём угодно, лишь бы говорить.
— А зачем фотографировала? Заявить, что ли, хочешь?
— Случайно кнопку нажала. Помоги ему лучше домой вернуться! — она кивает на нашего помощника-дога, который сиротливо стоит у калитки.
— Ну его на фиг, ещё цапнет! — отвечаю, а сам смотрю, как из щели «Поляроида» вываливается и падает вниз чёрный прямоугольничек с белой окантовкой. Светлана оборачивается и идёт в сторону Настиной дачи, я — за ней, но только на секунду задержавшись, чтобы поднять фотографию — интересно же, что получится!
Хоть и недолго эту карточку в карман куртки запихивать, а подруга моя успела ушагать чуть ли не до следующего участка, так что приходится догонять её бегом. Она на меня скашивает глаз, и чуть-чуть сбавляет темп, видимо решив, что не годится могучему кавалеру-спасителю, у которого до сих пор в груди что-то дрожит, торопливо семенить рядом, укладывая в один её шаг полтора своих.
«Конечно, какой там, к черту, спаситель! Проку от трубы моей было — лишь отвлечь пижона, а остальное всё Светка, да тот пёс из-за забора сделали. Не было бы их, хрен бы он восвояси убрался. Восвояси, то есть к своим…»