Мать Мирлис не могла справиться с ужасом, беспомощно наблюдая, как её единственная дочь постоянно находится между жизнью и смертью, и Том понимал страх своей жены. Он даже понимал её чувство вины, ведь она дала жизнь слабому и болезненному ребёнку. Конечно, Тинарин заболела отдав всю свою магию ребёнку, но Том не понимал, как может мать, потерять интерес к собственному ребёнку. Ему пришлось сосредоточиться на своей дочери и отдать ей всю свою любовь и привязанность, постаравшись компенсировать равнодушие матери.
Несмотря на год эмоционального отчуждения, в течение которого Том и его жена постепенно отдалялись друг от друга, он был потрясен её смертью.
Теперь он смотрел на своё собственное отражение в тёмном стекле окна и снова ощущал горечь воспоминаний. Том знал, что боль никуда не уйдет. Он был плохим мужем. Если бы он не сосредоточился полностью на дочери, а и постарался понять и помочь жене... Но он сделает всё возможное, чтобы не оказаться плохим отцом.
Тяжёлые мысли бродили в голове у Тома, а руки привычно делали знакомую работу. Он вязал защитную сеть взамен своей старой, порванной в последнем походе. Том осмотрел свою работу, похоже, может не хватить ревуса. Немного, мотка полтора. Надо поднапрячь Эримаса, он должен Тому пять мотков. Мысли Тома перепрыгнули на кузена. Скоро он вернется из похода и привезет с собой тафу. Вот уж глупость! Том никогда не понимал увлечения воинов этими пришлыми чужачками. Ни особой красоты, ни тем более ума и сообразительности в них он не находил. Зато видел, как злятся и переживают женщины, старательно делая вид, что им всё равно, когда их мужчины, начинают развлекаться с привезёнными из походов живыми игрушками. Ему было даже отчасти искренне жаль этих несчастных. Среди чужих людей, чужих обычаев, не зная языка, не в состоянии что-либо предпринять для облегчения своей участи, ненавидимые и презираемые, способные только копаться в земле. Не хотел бы он такой судьбы ни для кого, хотя вполне понимал и принимал мотивы, движущие воинами. И, тем не менее, он с гордостью причислял себя к той части мужчин племён тагалоров, которые ни за какие блага не связывались с женщинами пришлых. К тому же, он принадлежал к старейшему роду, начало которому положил тысячу лет назад легендарный Первый Вождь, приведший сюда своих людей и заложивший основы их образа жизни, знаний и традиций. Так что мараться общением с презираемыми существами, по глубокому убеждению Тома, ему было попросту непристойно.
Он вздохнул и затянул потуже очередную петлю на своей работе. Пора заканчивать и ложиться отдыхать, уже поздно. В дверь постучали и, не дожидаясь приглашения войти, толкнули её. Том привычно напрягся, глаза метнулись к оружию, которое всегда лежало рядом, где бы он ни находился. Вошедший человек выставил вперёд руки:
- Расслабься, это всего лишь я.
- Эримас, у тебя ума не больше чем у ранка! – рассержено произнёс Том. – Однажды твои шутки закончатся плачевно. Даже дети знают, что врываться без разрешения войти, недопустимо!
Молодой тагалор развёл руками и, не дожидаясь приглашения, уселся рядом с хозяином.
- Прости, десять раз прости, - покаянно произнёс он. – Но я так устал и хочу есть, что голова уже не работает.
Том отложил свою недовязанную сеть и посмотрел на уставшего парня. Выглядел он и, правда, не лучшим образом. Хозяин дома поднялся и мотнул головой в сторону кухни.
- Пойдем, что с тобой делать! Как твои дела? Как поход? Я ждал, что вы вернётесь значительно позже.
Он поставил перед племянником миску с холодным мясом и положил лепёшку. Парень жадно схватился за еду, виновато посмотрев на хозяина, мол, всё понимаю, так не вежливо и не красиво, но я умираю от голода. Минут через десять, покончив с едой, удовлетворенно откинулся на спинку стула и ответил:
- Ну, как, как... Всё тоже, что и всегда. Я не поехал сопровождать караван пришлых. Забрал свою долю, взял тафу и вернулся в селение.
- Всё-таки ты взял их бабу, - презрительно протянул Том. – И что дальше? Куда ты её определишь?